ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ — основная форма воплощения субъекта лирического высказывания в поэзии XIX-XX вв. Это не сам поэт, как зачастую наивно считают, — уже потому, что он является образом, созданным поэтом, естественно, не вбирает в себя все, что есть и было в его жизни, но, с другой стороны, принадлежит к новой, художественной реальности, привносимой в первичную реальность, обогащающей, расширяющей ее.
В лирике XVIII в. мы еще видим, так сказать, “жанрового героя”, “когда, например, А Сумароков — автор од — больше похож на М. Ломоносова, работающего в этом же жанре, чем на самого себя как автора элегий” [5, с. 143]. Г.Р. Державин уже наделил героя своей лирики индивидуальными, только ему лично присущими чертами. А.С. Пушкин с юности делает общезначимой собственную биографию (“Края Москвы, края родные, / Где на заре минувших лет...” в “Воспоминаниях в Царском Селе”, 1814). Ho лишь в творчестве М.Ю. Лермонтова вполне сложился лирический герой как центр всей поэтической системы, придающий ей определенное единство. У него свои убеждения (пусть сложные, противоречивые), своя психология, своя жизнь. Собственно лирический герой — категория межтекстовая (интертекстуальная): по одному стихотворению невозможно судить, насколько те или иные его признаки устойчивы и представительны. Ho и в отдельном стихотворении проявляется общее. Есть мнение, что лирический герой непременно должен наделяться саморефлексией, быть предметом самоанализа, т.е. становиться собственной темой. Такой герой “возникает не у каждого поэта. Из русских лириков он наиболее характерен для М. Лермонтова, А. Блока, М. Цветаевой, В. Маяковского, С. Есенина” [5, с. 147]. Ho вряд ли совсем нельзя говорить, например, о лирическом герое Пастернака, хотя он и “космоцентричен”, часто слит со всем мирозданием, едва ли другой поэт дал бы своей книге стихов название “Сестра моя — жизнь” (вышла в 1922 г.).
Обычно лирического героя отождествляют с любым лирическим “я”. Ho субъекты сознания в поэзии бывают многоразличны. Создатель одной из классификаций, Б.О. Корман, выделил четыре их вида в “прозаизированной” лирике Некрасова. Первый и второй он терминологически неточно назвал “собственно автором” и “авто-ром-повествователем”. Первый проявляется в наиболее объективированной лирике, где в центре внимания явление, пейзаж и т.д. и важно именно то, что говорится, а не то, кто говорит (“Смолкли честные, доблестно павшие...”, “В столицах шум, гремят витии...”). Второй вид (слово “повествователь” здесь неудачно, поскольку элементы сюжета, повествования в данном случае необязательны) — когда характер высказывающегося ясен по тому, как им характеризуется другой человек (некрасовские “Тройка”, “Школьник”, “Памяти Добролюбова”). Третий вид — лирический герой в узком смысле, он и предмет описания, и носитель речи (“Я за то глубоко презираю себя...”, “Рыцарь на час”; в стихотворении “Еду ли ночью по улице темной...” лирический герой, по Корману, — прошлое повествователя). Лирический герой Некрасова преклоняется перед революционными демократами, ставя себя намного ниже. Он впервые в лирике отягощен заботами о еде, одежде, сапогах и т.д. Четвертый вид лирического субъекта — герой ролевой лирики, заведомо далекий от автора-творца по социальному положению, биографии, умственному развитию, психологии, нравственным качествам (“Огородник”, “Калистрат”, “Пьяница”).
Другой классификатор, С.Н. Бройтман, считает необходимым добавить к этим четырем видам пятый — лирическое “я” в узком смысле. «Критерием здесь будет степень акцентированности и активности прямо оценочной тонки зрения, по терминологии Кормана... Собственно о лирическом “я” мы можем говорить тогда, когда носитель речи становится самостоятельным образом, что было неявно в случае автора-повествователя и “собственно автора”» [5, с. 146]. Примеры: “Девушка пела в церковном хоре...” Блока, “Единственные дни” Пастернака. Иногда же “возникает сложная игра точек зрения, голосов и ценностных интенций (“Два голоса” Тютчева, “Смычок и струны” Анненского, поэтическое многоголосие у Некрасова, описанное Корманом)”, возможен двоящийся лирический субъект, как в блоковском “На поле Куликовом”: “он и лирический герой, отсылающий нас к стоящему за ним автору, но он же и... персонаж — участник Куликовской битвы” [5, с. 152]. Лирический субъект может быть даже не дву-, а пятиликим, как в “Гамлете” Пастернака (см.: Содержание и форма).
Ясно, что существующие классификации не являются исчерпывающими и понятие “лирический субъект” намного шире, чем “лирический герой”. Необходимо оговорить, что “ролевая лирика” — не всегда лирика: если некрасовский “Пьяница” — условная самохарактеристика героя, то в “Огороднике” есть действие, огородник — просто персонаж, а не только “лирическая роль”. Весьма различны роли положительных героев и саморазоблачающихся отрицательных (например, “Нравственный человек”), в последнем случае имеет место разнонаправленное двуголосое слово, по М.М. Бахтину (см.: Речь художественная). “Лирические герои” стихотворения “Еду ли ночью по улице темной...” и поэмы “Рыцарь на час” явно разные, весьма различно их соотношение с “биографическим” автором. “Я” ранней Ахматовой колеблется от нищенки до светской дамы (есть и стихи, написанные от лица мужчины, есть и “мы”, начиная со стихотворения 1911 г. “Смуглый отрок бродил по аллеям...”), а у Есенина от “смиренного инока” до “похабника и скандалиста”, но тип сознания эти столь разноликие героини и герои выражают в каждом случае в общем один и тот же.