Поэт-символист «серебряного века» Александр Блок создал в своих стихотворениях особую, таинственную и мистическую реальность. И эта реальность полна противоречий и парадоксов.
Мир, к которому стремится душа Блока, — это мир Прекрасной Дамы, мир гармонии, любви и красоты. Но мир, окружающий поэта, — это беспокойный, «перекосившийся», больной, «страшный мир».
В произведениях цикла «Лики страшного мира» звучат трагические ноты, преобладает настроение тоски, уныния. Мало что радует автора, скорее, неприятно поражает, ужасает, вызывает омерзение. Вокруг него мир сходит с ума. Истинные ценности — добро, вера, любовь, красота — подменяются напыщенными лозунгами, пустыми словами, грубостью, развратом, пьянством, охладением и ожесточением человеческих душ:
И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух.
( «Незнакомка» )
И нет просвета никакого в этой тьме, и даже небесам уже нет дела до погибающей земли:
«А в небе, ко всему приученный, Бессмысленно кривится диск.
( «Незнакомка» )
Поэт не видит возможности скорого избавления от гнетущей тоски и бессмысленности бытия:
Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — Все будет так. Исхода нет.
( «Ночь, улица, фонарь, аптека...» )
Но что это? И в этом смрадном болоте мелькает образ мечты, Ее, прекрасной, неземной. Сон это или явь? Или та самая особая реальность, которая ни то, и ни другое, и которой только и жив великий символист?
И каждый вечер, в час назначенный,
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
( «Незнакомка» )
В этом «страшном мире» даже любовь искажается. Вместо открытости, нежности, смущения, радости она обретает рваные, угловатые формы, ее уже принято скрывать, маскировать под что-то другое:
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки...
Так говорит Блок той, что надменно отвернулась от него, презрительно и делано-недовольно бросив: «И этот влюблен» («В ресторане»). Поэт понимает, что это презрение, холодность — это все напускное, в угоду требованиям холодного, бездушного мира. И она, юная, презрительная, остается все такой же нежной и прекрасной:
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка...
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Как видение, проскользнула она мимо поэта — и потонула в шуме, крикливости, суете.
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
Вот он — голос «страшного мира»: даже о любви он не шепчет, не поет, а визжит...
Стихотворения из цикла «Лики страшного мира» хранят переживания светлой души поэта, которому чужды грубость и пошлость, заполонившая мир. Но чем уродливей гримасы, которые корчит этот мир, тем светлее далекий образ, божественный и ясный, к которому, как к святому источнику, припадают иссохшие губы поэта.