«С третичного периода в уссурийской тайге сохранились... страшные тигры, и одно из самых нежных и грациозных существ — пятнистый олень, и растения удивительные — древовидный папоротник, аралия и знаменитый корень жизни Жень-шень. Как не задуматься о силе человека на земле, если даже оледенение субтропической зоны не могло выгнать зверей; но от грохота человеческих пушек в 1904 г. в Манчжурии они бежали». Нечто похожее случилось и с рассказчиком повести. После контузии на русско-японской войне он пешком из Манчжурии отправился через тайгу на родину, в Россию, с винтовкой и полным мешком патронов. Рассказчика «с малолетства манила неведанная природа». По пути он попадает «в какой то по его вкусу построенный рай». Рассказчик любуется девственной природой уссурийского края, стоя на вершине холма. На коре пробкового дерева он неожиданно обнаруживает написанные по-русски слова, запрещающие дальнейшее движение вперед. «Соблюдая таежный декрет», рассказчик поворачивает обратно. В этот момент из-за дерева выходит притаившийся там китаец. Он уже понял, что рассказчик — «неопасный человек», который уважает обитателей тайги, и решил, что его можно пускать в свои владения.
Китаец (его зовут Лувен) на ломаном русском языке объясняет гостю, что здесь китайские охотники ловят изюбрей и пятнистых оленей, а сам он — «искатель корня жизни Жень-Шеня». Приютив и накормив рассказчика, не спрашивая, кто он и зачем пришел, Лувен поселяет его в свою маленькую фанзу. В распадке постоянно пасутся пятнистые олени, «редчайшие звери приморской тайги, сохраняющие будто бы в своих рогах, когда они молоды и насыщены кровью, целебную силу, возвращающую людям молодость и радость».
Однажды рассказчик совсем близко видит у водопоя могучего оленя в обществе необыкновенно красивой оленихи (ланки) с олененком. «Прекрасные черные блестящие глаза — не глаза, а совсем как цветок... китайцы этого драгоценного оленя зовут Xya-лу, значит — олень-цветок». У ланки прострелено одно ухо. Рассказчик запоминает олениху, про себя дает ей имя Xya-лу.
На другой день с рассказчиком происходит «самое большое событие жизни». Он бродит по долине Зусу-хэ, сплошь усыпанной цветами. «Каждый цветок в Зусу-хэ представляет собой маленькое солнце, и этим он говорит всю историю встречи солнечного луча с землею... Были ирисы — от бледно-голубых до почти черных, орхидеи всевозможных оттенков, лилии красные, оранжевые, желтые, и среди них везде звездочками ярко-красными была рассыпана гвоздика. По этим долинам, простым и прекрасным цветам везде летали бабочки, похожие на летающие цветы, желтые с черными и красными пятнами аполлоны, кирпично-красные с радужными переливами крапивницы и огромные удивительные темно-синие махаоны. Некоторые из них... могли садиться на воду и плыть, а потом опять поднимались и летали над морем цветов». Лианы опутывают стволы деревьев так, что образуют своеобразные шатры. Внутри шатра «зелень светилась как бы сама от себя, и всюду были солнечные зайчики». Совсем близко к шатру, в котором сидит рассказчик, подбирается ланка пятнистого оленя, чтобы полакомиться виноградными листьями. Рассказчик узнает в ней Xya-лу. Благодаря тому, что ветер дует в сторону человека, олениха не чует его присутствия. Рассказчик смотрит ей прямо в глаза, ему радостно оттого, что «много тысяч лет тому назад никому не известный желтолицый поэт, увидев эти глаза, понял их как цветок, и я теперь, белолицый, их понимаю тоже, как цветок; радостно было и оттого, что я не один и что на свете есть бесспорные вещи». Рассказчик представляет эти прекрасные глаза на лице женщины. Тем временем Xya-лу вдруг поднимается на задние ноги, передние поднимает высоко над лицом невидимого ей человека так, что сквозь виноградные листья до него почти дотрагиваются маленькие изящные копытца. Рассказчик, охотник со стажем, с трудом не поддается искушению схватить животное за копытца. Ho в нем как бы просыпается «другой человек, которому, напротив, не надо хватать, если приходит прекрасное мгновенье, напротив, ему хочется то мгновенье сохранить нетронутым и так закрепить в себе навсегда».
Период охоты в уссурийской тайге и общения с Лувеном совпал у рассказчика со временем первой любви. «Если бы это не раз в жизни пришло, а всегда жило в тебе, то можно бы всем нам всегда и всюду каждый цветок, каждую лебедь, каждую ланку превращать в царевну и жить, как мы жили с этой моей превращенной царевной в долине цветов Зусу-хэ... Мы слушали в фанзочке подземный разговор наших предков, и тут же искатель корня жизни Лувен рассказывал нам о чудесных свойствах этого корня, способного наделять человека вечной молодостью и красотой... говорил, что... для успеха в искании корня жизни надо иметь чистую совесть». Рассказчик приводит любимую в виноградный шатер. Страстно желая близости с ней, он, в отличие от эпизода с Xya-лу (когда ему удалось подавить свое желание), «делает ошибку, как охотник». Женщина, перепуганная и возмущенная грубым вторжением, «меняется» к нему. Чтобы загладить свою вину, молодой человек начинает рассказывать любимой о случае с Xya-лу. Ему кажется, что так он сумеет доказать, что способен «удержать в себе прекрасное мгновенье... занять всю высоту, а ошибка перед этим просто случайность и больше она не повторится». Женщина, не глядя на него, уходит, и скоро уезжает в неизвестном направлении.
У самого моря рассказчик находит большой камень в форме сердца. На камне выступают капли влаги, похожие на слезы. У этого камня рассказчик подолгу стоит и смотрит на океан, по которому его любимую унес прочь пароход. Здесь молодой человек приходит к выводу, что утешения нет и не будет.
Однажды ночью рассказчик с Лувеном разводят костер для защиты от тигров. В ночи летают миллионы светлячков с зажженными фонариками. «Срок света каждому из них назначен был очень короткий, секунда, может-быть, две, и все кончалось во тьме, но тут же начиналось другое. То же ли насекомое, отдохнув’, продолжало свой светящийся путь, или же путь одного кончался и продолжался другим, как у нас в человеческом мире». Лувен говорит, что он понимает происходящее так же, как и его товарищ. Тот не может взять в толк, что должны означать эти слова. Издалека доносится грохот. Рассказчик вслух предполагает, что где-то вдалеке сорвался камень. Лувен снова повторяет, что понимает происходящее так же, как и его товарищ, и снова никак не комментирует свое замечание. К костру слетаются тучи бабочек, в ночном воздухе далее слышится шелест их крыльев. Рассказчик, все еще находящийся под впечатлением недавнего разрыва с любимой, улавливает этот необычный звук и называет его шелестом жизни. В третий раз Лувен соглашается с его видением мира. Рассказчик наконец понимает, что китайца все это время занимали не явления окружающей природы, а он сам, его товарищ, человек. Лувену было важно через отношение товарища к природе понять его самого. Рассказчик понимает, почему его недавнее поведение было неправильным. «Я был уверен тогда, что, схвати я свою невесту, как оленя, — и все: вопрос о корне жизни решен. Я по молодости слишком много придавал значения любви без роз и черемухи. Да, конечно, корень жизни нашей находится в земле, и любовь наша с этой стороны, как у животных, но нельзя же из-за этого зарывать стебель и цвет свой в землю, а таинственный корень обнажать и лишать начало человеческой жизни покрова».
Рассказчик считает, что ему повезло, потому что он встретил на своем жизненном пути Лувена. Лувен — человек, сроднившийся с природой, собственным примером показавший товарищу, что в жизни истинно, а что ложно.
Лувен начинал в тайге охотником, но потом, как следует из его намеков, в его жизни произошел какой-то перелом, и Лувен бросил свое жестокое дело. Он поменял «губящее жизнь дикое звероловство» на поиск корня жизни. Жизненным предназначением Лувена было «врачевание», причем не только телесных недугов, ко и душевных — «люди уходили от него с веселыми лицами». После корня жизни главным лекарством Лувен считал деньги. Недостатка в средствах он никогда не испытывал, но и не кичился, а употреблял деньги на благо людей. Однажды из-за разлива реки погибли все поля русских поселенцев в долине Зусу-хэ. Лувен связался со своими друзьями в тайге, и «русские люди были спасены от голодной смерти только этой китайской помощью».
Почти все родственники Лувена умерли. Он заботится о вдове брата и о его детях. Лувен был «самый нежный, внимательный и культурный отец, какие только бывают на свете... В душистом мыле и щеточках заключается только ничтожная часть культуры, а суть ее в творчестве понимания и связи между людьми». Рассказчик просит Лувена помочь ему исцелиться от тоски. Тот обещает вскоре показать товарищу его собственный Жень-шень, который где-то растет в тайге.
К Лувену приходят искатели корня жизни, манчжуры, приносят Жень-шень. Рассказчик видит корень впервые в жизни. Его поражает, с каким почтением относятся к корню люди. Женьшень по очертаниям напоминает человека; у него заметны руки, ноги с пальцами, голова, тело, коса на голове. Манчжуры и Лувен горячо обсуждают странные на первый взгляд подробности: «вот такая-то мочка лучше идет к корню мужскому и украшает его, а к корню женскому, напротив, она не идет, и не лучше ли осторожно совсем ее удалить».
Лувен ведет рассказчика вглубь тайги, чтобы найти его корень жизни. Рассказчик интересуется, как вернуться на это неприметное место спустя много лет (когда можно будет выкопать Женьшень). Ведь тайфун может разметать мох из дупла, а весенний поток — вырвать с корнем дерево, сейчас служащее ориентиром. В ответ Лувен призывает его на поиск корня жизни всегда «идти с чистой совестью и никогда не оглядываться назад, в ту сторону, где все уже измято и затоптано». Присев в молчании отдохнуть на траву, в которой им и предстоит искать Жень-шень, двое людей слышат «неслыханное, невообразимое множество кузнечиков, сверчков, цикад и других музыкантов». Вскоре они перестают замечать эту музыку; их окружает «творческая тишина... но если ход спокойной мысли оборвется и невозможное желание кому-то близкому что-то сказать вырвется даже сильно сдержанным стоном, то вдруг из этого ручья, бегущего, вероятно, по камням, быстро вырвется: “Говорите, говорите, говорите”». Лувен предсказывает, что через пятнадцать лет рассказчик вернется на это место со своей женой и возьмет свой корень жизни. Они вдвоем используют этот корень и оба вновь обретут молодость.
Рассказчик ходит в тайгу на охоту на самцов пятнистых оленей за их пантами (рогами, уже достаточно отросшими, но еще не окостеневшими). Во время охоты на первого пантача рассказчика преследует барс (у барса привычка заходить в спину преследующему его охотнику и нападать сзади). Однако молодой человек успевает добраться до фанзы Лувена. Вдвоем товарищам удается перехитрить хищника (Лувен идет по тропе, отвлекая внимание барса, в то время как рассказчик, затаившись за камнем, наблюдает за барсом через мушку прицела). В итоге охотники добывают великолепную шкуру барса и заваливают оленя-пантача. Вдвоем с Лувеном рассказчик на Туманной горе организует пантовое хозяйство. Вначале им удается заманить туда Хуа-лу с ее олененком. План их сводится к следующему: каждое утро олениха водит пастись олененка на мыс Орлиное Гнездо. Пройти туда можно только по узкому переходу. Дождавшись, когда ланка с олененком проходят на мыс, люди разводят на перешейке костер. Напуганная дымом и запахом человека, ланка остается в Орлином Гнезде. «С этого разу мыс Орлиное Гнездо сделался самым маленьким и самым красивым в мире скалистым зоопарком ».
«Лувен дал знать в тайгу, и в фанзу пришли китайские рабочие. В загороженном Орлином Гнезде, где свободно паслась одна Хуа-лу, построили питомник оленей со стойлом, с двором для выгула и панторезным сараем». Рассказчик сам продумывает и конструирует панторезный станок.
Вслед за первым животным друзья приручают и других оленей. В течение всей зимы рассказчику так и не удается выбраться в тайгу, чтобы «послушать зимнюю тишину без птиц и летних музыкантов», а заодно посмотреть, как выживает ясень-шень, одно из самых нежных субтропических растений под снегом. У рассказчика очень много работы по уходу за оленями, ко «черный труд не прискучил» ему. По-прежнему он с нежностью относится к Хуа-лу, точно она — близкое ему существо. Другим оленям рассказчик тоже дает имена — Черноспинник, Мигун, Круторогий, Развалистый, Щеголь, Серый Глаз. Все они в положенный срок сбрасывают свои старые костяные рога.
Лувен рассказывает товарищу сказку о бессмертном олене, который будто бы никогда не сбрасывает рогов. «Все легенды и сказки Лувена были дороги своим каким-то исходным верным основанием». Однажды и рассказчик видит в тайге оленя с костяными рогами, когда все остальные олени уже ходят без рогов. Однако разгадка «бессмертия оленя» оказывается очень простой: во время весенних боев рогач потерял свои половые органы, «и молодая жизнь, напирающая из-под низу на старые рога, прекратилась, живые рога не росли, а мертвые, костяные, оставались без перемен. Ho там, где нет перемен и в старом все остается по-старому мертвым костяком, легче всего видеть бессмертие, да, пожалуй, это самый понятный для всех и правдивый образ бессмертия: мертвые бессменные костяные рога».
Когда к лету панты у оленей отрастают, Лувен и рассказчик приступают к их обрезанию. Операция эта не столько болезненная, сколько позорная для оленя. Рассказчик отмечает, что самый могучий олень, Серый глаз, ведет себя в этой ужасной ситуации достойно: «не только не крикнул, но и глазом не повел». Рассказчик отчетливо понимает в этот момент, что «унизительных положений нет, если сам не унизишься».
К сожалению рассказчика, в результате случайности (в питомник забежал бурундук и напугал оленей) все олени, сломав изгородь, разбегаются. Рассказчик в отчаянии, Лувен утешает его. Однако Хуа-лу возвращается в питомник сама: она привыкла к тому, что ее кормят и охраняют. Во время гона Лувен с рассказчиком выпускают Хуа-лу из своего «зоопарка». Олени-самцы бегут за ней, их не пугает и не останавливает даже запах человека. Хуа-лу же, уже привыкшая к людям, бежит в питомник, как к себе домой. Рассказчик очень рад. «Разлука с оленями раскрыла мне самому, какие силы я вложил в это дело, я обрадовался потому,, что мог теперь снова начать свое необыкновенно прекрасное строительство».
Во время гона рассказчик наблюдает «битву жизни» между Серым Глазом и Черноспинником над самым обрывом, над рифами. У Серого Глаза срезаны панты; на лбу торчат только костяные шишки. Однако гордое животное, полное чувства собственного достоинства, принимает бой за право по-прежнему «называться властелином тайги». От одного удара костяными шишками по лбу падают на колени многие молодые олени. Черноспинник, дождавшись, когда Серый Глаз утомится, сам идет в наступление. Серый Глаз, лишенный рогов, получает много ударов в шею, истекает кровью, но не сдается. Когда Черноспинник уже пронзает ему сердце рогами, Серый Глаз «остатком последних сил нанес такой удар, что Черноспинник вдруг оборвался и полетел вниз, на рифы... Потом Серый Глаз покачнулся и пал».
Проходит десять лет с того дня, как рассказчик начал вести пантовое хозяйство. Он давно один. Лувен умер. Ho настал день, когда к рассказчику вернулась любимая — уже в обличье другой женщины: «сила корня жизни такая, что я в ней нашел собственное мое существо и полюбил другую женщину, как желанную в юности... Под напором возвращенной радости... оба становятся для себя такими же молодыми, как были... это действие корня жизни Жень-шень». Рассказчик и его невеста находят место, где растет корень жизни, вновь слышат, как из ручья доносится: «Говорите, говорите, говорите!» Вместе они выкапывают корень, обращаясь с ним, как с живым существом. Натянутость их отношений исчезает. «В этом и есть творческая сила корня жизни, чтобы выйти из себя и себе самому раскрыться в другом».
Теперь рассказчик — счастливый человек, любящий свое дело и свою семью. Он ищет «ежедневно всякого повода соединить методы современного знания с силой родственного внимания, заимствованного у Лувена». Только одна мелочь не дает ему покоя. Каждую весну, когда олени сбрасывают свои старые рога, в нем тоже происходит какое-то обновление. Тоска гонит рассказчика из дома, он бродит по лесу, добирается до скалы, из бесчисленных трещин которой, словно слезы, сочится вода. Там он вспоминает прошедшее, чувствует себя молодым, вспоминает, как просунула в виноградный шатер свои копытца Хуа-лу. «Является прошлое со всей его болью, и тогда, как будто совсем ничего не нажил, говорю вслух своему истинному другу, сердцу-скале:
— Охотник, охотник, зачем ты тогда не схватил ее за копытца!..
В эти болезненные дни я сбрасываю с себя все созданное, как олень свои рога, а потом возвращаюсь в лабораторию, в семью, и снова начинаю работать... и мало-помалу вступаю в предрассветный час творчества новой, лучшей жизни людей на земле».