Глава I
СЕРЖАНТ ГВАРДИИ
«Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника».
Затем мальчику наняли учителя французского языка по имени Боп-ре. Он любил выпить, был «ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу». Но вскоре им пришлось расстаться.
Прачка Палашка пожаловалась, что мусье ее обольстил. Андрей Петрович Гринев сразу же его выгнал. «Тем и кончилось мое воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась» .
Отец решил отдать Петрушу в службу. Мальчик очень обрадовался. Он вообразил себя офицером гвардии, живущим в Петербурге. Но Петрушу отправили к Андрею Карловичу Р., старинному товарищу отца, в Оренбург. С ним отправился Савельич.
В Симбирске, в трактире, Петру встретился Иван Иванович Зурин, ротмистр гусарского полка. Он убедил мальчика, что солдат обязательно должен научиться играть в бильярд, научиться пить пунш. Чем оба и занялись. В конце игры Зурин объявил Петру, что тот проиграл сто рублей. Но деньги были у Савельича. Иван Иванович согласился подождать и пригласил Петрушу пока что поехать к Аринушке.
Отужинали у Аринушки. Петр изрядно напился, затем оба вернулись в трактир. А Зурин только повторял, что нужно к службе привыкать. Утром Савельич упрекал своего хозяина в том, что тот рановато начал гулять. А тут еще и долг в сто рублей...
«Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину».
Глава II
ВОЖАТЫЙ
Только в дороге Петру удалось примириться с Савельичем.
И тут путников настиг буран. Петр увидел какую-то черную точку, ямщик погнал лошадей к ней. Это оказался дорожный человек. Он предложил всем поехать на постоялый двор, который находился недалеко. Медленно стала продвигаться кибитка по высокому снегу. Пока ехали, Петруше приснился сон, который он так и не смог позабыть. «Мне казалось, буран еще свирепствовал, и мы еще блуждали по снежной пустыне...
Вдруг увидел я ворота и въехал на барской двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтобы батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. Тише, — говорит она мне, — отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?... Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» - «Все равно, Петруша, — отвечала мне матушка — это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение...» Ужас и недоумение овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».
«Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Провожатый «был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч... Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское». Не раз был он в этих краях. Провожатый и хозяин заговорили на воровском жаргоне о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич на собеседников посматривал с подозрением. Постоялый двор очень походил на разбойничий приток. Петрушу же это только забавляло.
Утром буря утихла. Запрягли лошадей, расплатились с хозяином. А провожатому Петр пожаловал свой заячий тулуп. Бродяга был чрезвычайно доволен подарком.
Приехав в Оренбург, отправились прямо к генералу. На завтра был назначен переезд в Белогорскую крепость к капитану Миронову, человеку доброму и честному.
Глава III
КРЕПОСТЬ
Крепость представляла собой деревушку, окруженную бревенчатым забором. От старой капитанши Петр узнал, что сюда переводят офицеров за неприличные поступки. Вот, например, Швабрина Алексея Иваныча перевели за убийство. «Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет».
Вошел урядник, молодой и статный казак. Василиса Егоровна попросила Максимыча отвести офицеру квартиру почище.
Петра Андреича отвели к Семену Кузову. Изба стояла на высоком берегу реки, на самом краю крепости. Половина избы занята была се-мьею Семена Кузова, другую отвели Петру.
Утром к Петруше явился Швабрин. Познакомились. Офицер рассказал Петру о жизни в крепости. Комендант пригласил обоих обедать. Он оказался стариком бодрым, высокого роста. В комнату «вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. За обедом говорили о том, сколько батюшка Петра душ имеет; что у капитанской дочери Маши всего-то приданого, что «частый гребень, да веник, да алтын денег... Хорошо, коли найдется добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою».
Марья Ивановна при этом разговоре вся покраснела, и даже слезы капнули на ее тарелку. Петру стало жаль ее, он поспешил переменить разговор.
Глава IV
ПОЕДИНОК
Прошло несколько недель, и Петр привык к жизни в Белогорской крепости. В доме коменданта был он принят как родной. В Марье Ивановне офицер нашел благоразумную и чувствительную девушку.
У Швабрина было несколько французских книг. Петр стал читать, и в нем пробудилась охота к литературе.
«Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван внезапным междоусобием».
Петр написал песенку и понес ее к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить такое произведение.
Мысль любовну истребляя, Тщусь прекрасную забыть, И ах, Машу избегая, Мышлю вольность получить! Но глаза, что мя пленили, Всеминутно предо мной; Они дух во мне смутили, Сокрушили мой покой. Ты, узнав мои напасти, Сжалься, Маша, надо мной, Зря меня в сей лютой части, И что я пленен тобой.
Швабрин решительно объявил, что песня нехороша, потому что напоминает «любовные куплетцы». А в образе Маши Швабрин увидел капитанскую дочку.
Потом Швабрин сказал: «...ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серег» . Эта фраза окончательно взбесила Петра. Договорились о дуэли. Но Иван Игнатьич стал отговаривать молодого офицера.
«Вечер провел я, по обыкновению своему, у коменданта. Я старался казаться веселым и равнодушным, дабы не подать никакого подозрения и избегнуть докучных вопросов; но признаюсь, я не имел того хладнокровия, которым хвалятся почти всегда те, которые находились в моем положении. В этот вечер я расположен был к нежности и к умилению. Марья Ивановна нравилась мне более обыкновенного. Мысль, что, может быть, вижу ее в последний раз, придавала ей в моих глазах что-то трогательное».
Со Швабриным условились драться за скирдами на'другой день в седьмом часу утра.
«Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов.
Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игна-тьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важнос-тию ».
Иван Кузмич отругал горячих противников. Когда же они остались наедине, Петр Андреич заявил Швабрину, что на том это дело не кончится.
«Возвратись к коменданту, я по обыкновению своему подсел к Марье Ивановне. Ивана Кузмича не было дома; Василиса Егоровна занята была хозяйством. Мы разговаривали вполголоса. Марья Ивановна с нежнос-тию выговаривала мне за беспокойство, причиненное всем моею ссорою с Швабриным».
Марья Ивановна призналась, что нравится Алексею Иванычу Швабрину, ведь он за нее сватался. Тогда Петр понял, что Швабрин замечал их взаимную симпатию и старался отвлечь друг от друга. Уже на следующий день Алексей Иваныч пришел к Петру.
Отправились к реке, стали драться на шпагах. Но тут послышался голос Савельича, Петр обернулся... «В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств».
Глава V
ЛЮБОВЬ
«Очнувшись, я несколько времени не мог опомниться и не понимал, что со мною сделалось. Я лежал на кровати, в незнакомой горнице, и чувствовал большую слабость. Передо мною стоял Савельич со свечкою в руках. Кто-то бережно развивал перевязи, которыми грудь и плечо были у меня стянуты».
Оказалось, Петр пролежал без памяти пять суток. Марья Ивановна наклонилась к дуэлянту. «Я схватил ее руку и прильнул к ней, обливая слезами умиления. Маша не отрывала ее... и вдруг ее губки коснулись моей щеки, и я почувствовал их жаркой и свежий поцелуй».
Петр просит Машу стать его женой. «Марья Ивановна от меня не отходила. Разумеется, при первом удобном случае я принялся за прерванное объяснение, и Марья Ивановна выслушала меня терпеливее. Она безо всякого жеманства призналась мне в сердечной склонности и сказала, что ее родители конечно рады будут ее счастию». Но что скажут его родители? Петр написал письмо отцу.
Со Швабриным офицер помирился в первые дни выздоровления. Иван Кузмич не стал наказывать Петра Андреича. А Алексея Иваныча посадили в хлебный магазин под караул, «до раскаяния».
Наконец Петр получил от батюшки ответ. Он не собирался давать сыну ни своего благословения, ни своего согласия. К тому же отец собирался просить о переводе Петра из Белогорской крепости куда-нибудь подальше.
Но ведь Петр Андреич ничего в своем письме о поединке не писал! Подозрения Петра остановились на Швабрине.
Офицер отправился к Маше. Он попросил ее обвенчаться без согласия его родителей, но она отказалась.
«С той поры положение мое переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома. Василиса Егоровна сначала за то мне пеняла; но видя мое упрямство, оставила меня в покое. С Иваном Кузмичем виделся я только, когда того требовала служба. Со Швабриным встречался редко и неохотно, тем более что замечал в нем скрытую к себе неприязнь, что и утверждало меня в моих подозрениях. Жизнь моя сделалась мне несносна».
Глава VI
ПУГАЧЕВЩИНА
Оренбургская губерния в конце 1773 года была заселена множеством полудиких народов, признавших еще недавно владычество российских государей. «Их поминутные возмущения, непривычка к законам и гражданской жизни, легкомыслие и жестокость требовали со стороны правительства непрестанного надзора для удержания их в повиновении. Крепости выстроены были в местах, признанных удобными, заселены по большей части казаками, давнишними обладателями яицких берегов. Но яицкие казаки, долженствовавшие охранять спокойствие и безопасность сего края, с некоторого времени были сами для правительства неспокойными и опасными подданными.
В 1772 году произошло возмущение в их главном городке. Причиною тому были строгие меры, предпринятые генерал-майором Траубенбергом, дабы привести войско к должному повиновению. Следствием было варварское убиение Траубенберга, своевольная перемена в управлении и наконец усмирение бунта картечью и жестокими наказаниями».
Однажды вечером, в начале октября 1773 года, Петра вызвали к коменданту. Там уже были Швабрин, Иван Игнатьич и казацкий урядник. Комендант прочитал письмо от генерала, в котором сообщалось, что из-под караула сбежал донской казак и раскольник Емельян Пугачев, «собрал злодейскую шайку, произвел возмущение в яицких селениях и уже взял и разорил» несколько крепостей, производя везде грабежи и смертные убийства». Было приказано принять надлежащие меры к отражению помянутого злодея и самозванца, а буде можно и к совершенному уничтожению оного, если он обратится на крепость, вверенную вашему попечению».
Было решено учредить караулы и ночные дозоры.
Василиса Егоровна оказалась не в курсе дела. Она решила все выведать у Иван Игнатьича. Он и проговорился. Вскоре все заговорили о Пугачеве.
«Комендант послал урядника с поручением разведать хорошенько обо всем по соседним селениям и крепостям. Урядник возвратился через два дня и объявил, что в степи верст за шестьдесят от крепости видел он множество огней и слышал от башкирцев, что идет неведомая сила. Впрочем, не мог он сказать ничего положительного, потому что ехать далее побоялся».
Юлай, крещеный калмык, сказал коменданту, что показания урядника были ложны: «по возвращении своем лукавый казак объявил своим товарищам, что он был у бунтовщиков, представлялся самому их предводителю, который допустил его к своей руке и долго с ним разговаривал. Комендант немедленно посадил урядника под караул, а Юлая назначил на его место». Урядник бежал из-под караула при помощи своих единомышленников.
Стало известно, что Пугачев собирается немедленно идти на крепость, приглашает казаков и солдат в свою шайку. Слышно было, что злодей завладел уже многими крепостями.
Машу решено было отправить в Оренбург к ее крестной матери.
Глава VII
ПРИСТУП
Ночью казаки выступили из. крепости, взяв насильно с собою Юлая. А около крепости разъезжали неведомые люди. Марья Ивановна уехать не успела: дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена.
Все отправились на вал. Пришла и Маша — дома одной страшнее. «...Она взглянула на меня и с усилием улыбнулась. Я невольно стиснул рукоять моей шпаги, вспомня, что накануне получил ее из ее рук, как бы на защиту моей любезной. Сердце мое горело. Я воображал себя ее рыцарем. Я жаждал доказать, что был достоин ее доверенности, и с нетерпением стал ожидать решительной минуты».
Тут банда Пугачева стала приближаться. «Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на копье воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол. Голова бедного калмыка упала к ногам коменданта».
Иван Кузмич простился с женой и дочерью, благословил их. Комендантша с Машей удалились.
Крепость была сдана. «Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его.
Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы приближились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачеву».
Ивана Кузмича, Ивана Игнатьича было приказано повесить. Швабрин же уже был среди мятежных старшин. Его голова была обстрижена в кружок, а на теле красовался казацкий кафтан. Он подошел к Пугачеву и сказал ему на ухо несколько слов.
Пугачев, даже не глядя на Петра, приказал его повесить. Палачи потащили его к виселице, но внезапно остановились. Савельич бросился в ноги к Пугачеву и стал просить о помиловании воспитанника, обещал выкуп. Петра Андреича освободили.
Жители начали присягать. И тут раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага. Один из них успел уже нарядиться в ее душегрейку. Другие разворовывали квартиру. В конце концов несчастную старушку убили.
Глава VIII
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Более всего Петра мучила неизвестность о судьбе Марьи Ивановны. Палашка сказала, что Марью Ивановну спрятали у попадьи Акулины Памфиловны. Но туда ведь поехал обедать Пугачев!
Петр бросился к дому священника. От попадьи он узнал, что Пугачев уже ходил смотреть на «племянницу», но ничего ей не сделал. Петр Аед-реич отправился домой. Савельич вспомнил, отчего лицо «душегуба» показалось ему знакомым. Это был тот самый «пьяница, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе! Заячий тулупчик совсем новешенький; а он, бестия, его так и распорол, напяливая на себя!»
Петр был изумлен. «Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!»
«Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла еще быть полезна отечеству в настоящих, затруднительных обстоятельствах... Но любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но все же не мог не трепетать, воображая опасность ее положения».
И тут пришел один из казаков с объявлением, «что-де великий государь требует тебя к себе». Он был в доме коменданта.
«Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачев и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгоряченные вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было ни Швабрина, ни нашего урядника, новобраных изменников. «А, ваше благородие! — сказал Пугачев, увидя меня. — Добро пожаловать; честь и место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю стола ».
До налитого вина Петр так и не притронулся. Разговор зашел о том, что теперь банде нужно идти к Оренбургу. Поход был объявлен к завтрашнему дню.
Пугачев остался с Петром наедине. Атаман заявил, что «еще не так пожалует своего знакомца», если тот станет ему служить.
«Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».
«Кто же я таков, по твоему разумению?» —« Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку». Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?»
«Нет, — отвечал я с твердостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург».
Пугачева поразили смелость и искренность Петра. Атаман отпустил его на все четыре стороны.
Глава IX
РАЗЛУКА
«Рано утром разбудил меня барабан. Я пошел на сборное место. Там строились уже толпы пугачевские около виселицы, где всё еще висели вчерашние жертвы. Казаки стояли верхами, солдаты под ружьем. Знамена развевались. Несколько пушек, между коих узнал я и нашу, поставлены были на походные лафеты. Все жители находились тут же, ожидая самозванца. У крыльца комендантского дома казак держал под уздцы прекрасную белую лошадь киргизской породы. Я искал глазами тела комендантши. Оно было отнесено немного в сторону и прикрыто рогожею, Наконец Пугачев вышел из сеней. Народ снял шапки. Пугачев остановился на крыльце и со всеми поздоровался. Один из старшин подал ему мешок с медными деньгами, и он стал их метать пригоршнями. Народ с криком бросился их подбирать, и дело не обошлось без увечья.
Пугачева окружали главные из его сообщников. Между ими стоял и Швабрин.
Взоры наши встретились; в моем он мог прочесть презрение, и он отворотился с выражением искренней злобы и притворной насмешливо-,сти. Пугачев, увидев меня в толпе, кивнул мне головою и подозвал к себе ».
Атаман советовал Петру тут же отправляться в Оренбург и объявить от него губернатору и всем генералам, чтоб ожидали Пугачева к себе через неделю. «Присов'етуй им встретить меня с детской любовию и послушанием; не то не избежать им лютой казни» .
Швабрина Пугачев назначил новым командиром. «С ужасом услышал я сии слова: Швабрин делался начальником крепости; Марья Ивановна оставалась в его власти! Боже, что с нею будет!»
И тут Савельич подал Пугачеву бумагу. Там были перечислены все вещи, украденные разбойниками. Савельич хотел, чтобы Пугачев вернул за все это деньги! Петр Андреич перепугался за бедного старика.
Но «Пугачев был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним».
Петр поспешил в дом священника увидеться с Марьей Ивановной. У нее ночью открылась сильная горячка. Она лежала без памяти и в бреду. Больная не узнала своего возлюбленного.
«Швабрин пуще всего терзал мое воображение. Облеченный властию от самозванца, предводительствуя в крепости, где оставалась несчастная девушка — невинный предмет его ненависти, он мог решиться на все. Что мне было делать? Как подать ей помощь? Как освободить из рук злодея? Оставалось одно средство: я решился тот же час отправиться в Оренбург, дабы торопить освобождение Белогорской крепости, и по возможности тому содействовать. Я простился с священником и с Акулиной Памфиловной, с жаром поручая ей ту, которую почитал уже своею женою» .
Глава X
ОСАДА ГОРОДА
«Приближаясь к Оренбургу, увидели мы толпу колодников с обритыми головами, с лицами, обезображенными щипцами палача. Они работали около укреплений, под надзором гарнизонных инвалидов. Иные вывозили в тележках сор, наполнявший ров; другие лопатками копали землю; на валу каменщики таскали кирпич и чинили городскую стену.
У ворот часовые остановили нас и потребовали наших паспортов. Как скоро сержант услышал, что я еду из Белогорской крепости, то и повел меня прямо в дом генерала».
Петр все рассказал генералу. Более всего старик обеспокоился из-за капитанской дочери.
На вечер был назначен военный совет. «Я встал и, в коротких словах описав сперва Пугачева и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не было устоять противу правильного оружия».
Но на наступательные движения никто не согласился. Решено было отражать осаду. Потянулись долгие дни голода.
Петр случайно встретил урядника, который передал ему письмо. Из него офицер узнал, что Швабрин принудил отца Герасима выдать ему Машу, «застращав Пугачевым». Теперь она живет в доме отца под караулом. Алексей Иванович принуждает ее выйти за него замуж.
«Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота
Марья Миронова».
Петр бросился к генералу, стал просить роту солдат для очистки Белогорской крепости. Но старик отказал.
Глава XI
МЯТЕЖНАЯ СЛОБОДА
Петр решил отправляться в крепость. Савельич поехал с ним. По дороге старика схватили разбойники. Снова путники оказались в руках Пугачева.
«Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо мое намерение».
Петр Андреич сказал, что хочет освободить сироту, которую обижают в Белогорской крепости. Глаза у Пугачева засверкали, он обещал судить обидчика Швабрина. Петр сказал, что сирота — его невеста. Еще больше раззадорился атаман.
Утром запрягли кибитку, отправились в Белогорскую крепость. «Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызывался быть избавителем моей любезной! Пугачев не знал, что она была дочь капитана Миронова; озлобленный Швабрин мог открыть ему все; Пугачев мог проведать истину и другим образом... Тогда что станется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса становились дыбом...»
Глава XII
СИРОТА
«Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие».
Швабрин догадался, что Пугачев им недоволен. Он трусил перед ним, а на Петра поглядывал недоверчиво. Зашел разговор о Маше. «Государь! — сказа^ он. — Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей». Пугачев засомневался в том, что девушка его жена. Вошли.
«Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало — не помню».
На вопрос Пугачева Марья Ивановна ответила, что Швабрин ей не муж. Атаман выпустил девушку.
«Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала бе? чувств. Я кинулся к ней; но в эту минуту очень смело в комнату втерлась моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную».
«Что, ваше благородие? — сказал, смеясь, Пугачев. — Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посаженым отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьем — и ворота запрем!»
И тут Швабрин сознался, что Маша — дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости. Но и это Пугачев простил Петру. Он выдал ему пропуск во все заставы и крепости, подвластные атаману.
Когда Марья Ивановна и Петр Андреич наконец-то встретились, стали говорить о том, что же им теперь делать дальше. «Оставаться ей в крепости, подвластной Пугачеву и управляемой Швабриным, было невозможно. Нельзя было думать и об Оренбурге, претерпевающем все бедствия осады. У ней не было на свете ни одного родного человека. Я предложил ей ехать в деревню к моим родителям. Она сначала колебалась: известное ей неблагорасположение отца моего ее пугало. Я ее успокоил. Я знал, что отец почтет за счастие и вменит себе в обязанность принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество».
Пугачев и Петр расстались по-дружески.
Глава XIII
АРЕСТ
«Мы приближились к городку, где, по словам бородатого коменданта, находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? — ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со своею хозяюшкою» . Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. «Выходи, бесов кум! — сказал мне усастый вахмистр. — Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!»
Я вышел из кибитки и требовал, чтоб отвели меня к их начальнику. Увидя офицера, солдаты прекратили брань. Вахмистр повел меня к майору. Савельич от меня не отставал, поговаривая про себя: «Вот тебе и государев кум! Из огня да в полымя... Господи владыко! чем это все кончится?» Кибитка шагом поехала за нами.
Через пять минут мы пришли к домику, ярко освещенному. Вахмистр оставил меня при карауле и пошел обо мне доложить. Он тотчас же воротился, объявив мне, что его высокоблагородию некогда меня принять, а что он велел отвести меня в острог, а хозяюшку к себе привести ».
Петр пришел в бешенство, бросился на крыльцо. Высокоблагородием оказался Иван Иванович Зурин, некогда обыгравший Петра в Симбирском трактире! Они немедленно помирились. Зурин сам вышел на улицу извиняться перед Марьей Ивановной в невольном недоразумении и приказал вахмистру отвести ей лучшую квартиру в городе. Петр остался ночевать у него и рассказал ему свои похождения.
Зурин посоветовал старому знакомцу «развязаться» с капитанскою дочкой, отправить ее в Симбирск одну, а Петру предложил оставаться у него в отряде.
«Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить Марью Ивановну в деревню и остаться в его отряде».
«На другой день утром пришел я к Марье Ивановне. Я сообщил ей свои предположения. Она признала их благоразумие и тотчас со мною согласилась. Отряд Зурина должен был выступить из города в тот же день. Нечего было медлить. Я тут же расстался с Марьей Ивановной, поручив ее Савельичу и дав ей письмо к моим родителям. Марья Ивановна заплакала».
Вечером выступили в поход. «Шайки разбойников везде бежали от нас, и все предвещало скорое и благополучное окончание. Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург. Но все же сам Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал там с успехом злодействовать. Пришло известие о разорении сибирских крепостей.
Вскоре Пугачев бежал. Через время его полностью разбили, а самого поймали.
«Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очутиться посреди моего семейства, увидеть опять мою Марью Ивановну... Вдруг неожиданная гроза меня поразила. В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в дорогу, Зурин вошел ко мне в избу, держа в руках бумагу, с видом чрезвычайно озабоченным. Что-то кольнуло меня в сердце. Я испугался, сам не зная чего. Он выслал моего денщика, и объявил, что имеет до меня дело».
Это был секретный приказ ко всем отдельным начальникам арестовать меня, где бы ни попался, и немедленно отправить под караулом в Казань в Следственную комиссию, учрежденную по делу Пугачева. Вероятно, слух о дружеских отношениях Петра с Пугачевым дошел до правительства.
Глава XIY
СУД
«Я был уверен, что виною всему было самовольное мое отсутствие из Оренбурга. Я легко мог оправдаться: наездничество не только никогда не было запрещено, но еще всеми силами было ободряемо. Я мог быть обвинен в излишней запальчивости, а не в ослушании. Но приятельские сношения мои с Пугачевым могли быть доказаны множеством свидетелей и должны были казаться по крайней мере весьма подозрительными» .
В Казанской крепости ноги Петра заковали в цепи, а потом отвели его в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке. На следующий день узника отвели на допрос. Спрашивали о том, когда и как стал офицер служить у Пугачева. Петр все рассказывал, как есть. И тут пригласили того, кто обвинил Гринева. Это оказался Швабрин! «По его словам, я отряжен был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всем, что делалось в городе; что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца».
Тем временем Марья Ивановна принята была родителями жениха с искренним радушием. Вскоре они к ней привязались, потому что нельзя было ее узнать и не полюбить. «Моя любовь уже не казалась батюшке пустою блажью; а матушка только того и желала, чтоб ее Петруша женился на милой капитанской дочке».
Известие об аресте сына поразило семью Гриневых. Но никто не верил, что это дело может закончиться неблагополучно. Вскоре батюшка получил из Петербурга письмо о том, что подозрения насчет участия Петра «в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение» .
Старик поверил в то, что его сын изменник. Он был неутешен. «Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправдаться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею моего несчастия. Она скрывала от всех свои слезы и страдания и между тем непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти».
Марья Ивановна, Палаша и Савельич отправились в Софию. Утром девушка в саду случайно встретилась с придворной дамой, которая стала ее расспрашивать о том, зачем она приехала. Маша рассказала, что она дочь капитана Миронова, что приехала просить у государыни милости. Дама сказала, что бывает при дворе. Тогда Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя. Но когда дама поняла, что девушка просит за Гринева, ответила, что императрица не может его простить. Но Маша попыталась объяснить даме, что Петр не смог оправдаться, потому что не хотел вмешивать в дело ее. Тогда незнакомка попросила никому не говорить о встрече, пообещав, что ответа девушке ждать придется недолго.
Вскоре государыня потребовала Машу ко двору. Когда же Маша увидела императрицу, то узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она в саду! Государыня сказала, что убеждена в невиновности Петра, и дала письмо к его отцу.
«Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии».