Сильный дух и воля к жизни выступают в стихотворении 1922 г. “Небывалая осень построила купол высокий...” (из книги “Anno Domini...”), в отличие от двух напечатанных в “Вечере” и “Четках” светлом по тональности, оптимистичном, точнее, умиротворенном. Его появлению предшествовали лишения времен Гражданской войны, тяжелейшие потери, неудача попыток устроить личную жизнь. Одиннадцать строк из двенадцати — развернутый пейзаж, картина необыкновенной “весенней осени”. И оказывается, что последний, неожиданный стих “Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему” главный, ради которого написано все стихотворение. Кто-то неназванный, да еще спокойный (самый “невыразительный”, казалось бы, ничего не значащий эпитет, но насколько успокоительно это спокойствие по сравнению с мнимым спокойствием жутко улыбающегося страдающего человека и веселым спокойствием “верного друга”!), появился перед героиней, и это оказалось чрезвычайно для нее важно. Она уже мечтает не о счастье, а, как 35-летний Пушкин в стихотворении “Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...”, только о покое, и мы понимаем вдруг, до какой степени ей, дивящейся вместе с другими людьми небывалой осени, этого покоя не хватало. Ахматовой уже тридцать три года: по тогдашним понятиям, молодость кончается. К 1922 г. относится начало ее отношений с искусствоведом Н.Н. Пуниным, обернувшихся длительной совместной жизнью, хотя счастья, да и покоя настоящего, так и не принесших. Пока героиня стихотворения надеется пусть не на самое лучшее, но на хорошее.
Осень олицетворена: строит купол неба, запрещает облакам его “темнить”, “жадно” ласкается к солнцу. Постепенно олицетворение вытесняется личностной человеческой позицией. Восприятие удивленных людей становится конкретнее: видна изумрудная вода в каналах, пахнет крапива, как розы, “было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых” (эпитет “алых”, пришедшийся на рифму, в этом контексте не чисто цветовой, он не менее значим, чем “нестерпимых” и даже “бесовских”), таких, что “их запомнили все мы до конца наших дней” — уже не люди вообще, а “все мы” и до конца дней, героиня уверена в этом, хотя о скорой смерти, в отличие от героинь “Вечера” и “Четок”, отнюдь не думает. Слово “мы” выделено и метрическим перебоем: торжественный, протяженный 5-стопный анапест теряет внутри стиха два слога, в том числе ударный, строка распадается на два метрически одинаковых полустишия (по две стопы), пауза подчеркивает серьезность ожидаемого — “до конца наших дней”. В последнем же четверостишии, где возникает сравнение солнца с нестрашным мятежником (осень взбунтовалась) и появляется образ подснежника, цветка “новой”, возрождающейся жизни, “мы” заменяется на “я”, хотя и в форме притяжательного местоимения (“к крыльцу моему”), — соответствующее как бы неожиданно появившемуся, но подготовленному всем строем стихотворения “ты”. В этом четверостишии точные рифмы, ровный метр. Стих гармонизируется так же, как и содержание.