Lit-Helper.Com В нашей библиотеке 23 521 материалов.
Сочинения Биографии Анализ Характеристики Краткие содержания Пересказы
Смотрите также по произведению "Цикл «Памяти матери»"
Это стихотворение является своеобразной квинтэссенцией последнего, начатого поэмой «За далью—даль», этапа творческой эволюции А. Твардовского, в чем нетрудно убедиться, даже ограничившись пока сопоставлениями с уже рассмотренными произведениями.

Ведущие образы стихотворения — береза и Кремль. Посмотрим, какова их содержательная и стилистическая окраска. Будем особенно внимательны к эпитетам. В том числе и с помощью эпитетов осуществляется в тексте соединение-борение имперского и провинциального, официального и сокровенного.

К заглавным образам примыкают все остальные, и в целом они символизируют две версии национальной истории: утвержденной в инстанциях и неписанной. Если кремлевские куранты и башни — это метонимии столицы и государства, то пробившаяся «самосевом», против державной воли и вроде бы нелепая в цитадели власти простецкая береза представлена поэтом как посланница мира низового, демократического, как хранитель народной памяти — беспристрастный свидетель, летописец и судья («Ив кольцах лет вести немой отсчет // Всему, что пронесется, протечет // На выезде, где в памятные годы // Простые не ходили пешеходы...»).

Однако не следует утверждать, что образы березы и Кремля лишь противопоставляются здесь, — скорее они находятся в сложных отношениях взаимодополнения.

«По праву памяти». Книга «Из лирики этих лет» — одна из безусловных (наряду с «Василием Теркиным» и «Домом у дороги») художественных вершин А. Твардовского. Ho главными вехами на его большом и сложном творческом пути остаются, конечно же, поэмы. В этом смысле итоговым произведением писателя считается именно поэма «По праву памяти», складывавшаяся в 1963—1969 годах, но впервые опубликованная на родине только через 18 лет после создания. Поэма множеством нитей-мотивов была связана и со знаменитым «путевым дневником», и с лирикой 50—60-х годов.

Поэма, действительно, итоговая. Причем с первой строчки, первого четверостишия:

Смыкая возраста уроки,
Сама собой приходит мысль —
Ко всем, с кем было по дороге,
Живым и павшим отнестись.


Именно возраст, личный и социальный опыт автора позволяют ему говорить по праву памяти, к этому побуждает его и долг перед живущими и особенно перед погибшими, судьбы которых многократно оболганы. Текст выглядит как взволнованный, прямой и честный монолог. Ho верный своей «генеральной думе» поэт и здесь озвучивает собственное слово голосами живых и павших, своего и новых поколений. Жанр укрупняется, включая в себя завещание и инвективу, исповедь и проповедь, мемуарное и публицистическое начала.

Твардовский возвращается к личному и общему прошлому, но тревожить память вынуждает его и настоящее: из бесповоротно как будто бы пройденного заново вынырнули начальники-«молчальники», и тема сталинщины для поэта опять «зазвучала свежо и властно». Ho в новых обстоятельствах середины и конца 60-х годов она значительно углубляется: рассуждения о «культе личности Сталина» переводятся в разговор об ответственности человека за происходящее, о неусыпной памяти.

Первая глава поэмы — «Перед отлетом» — автобиографическая. Автор с нежностью и юмором вспоминает о себе и своем друге, какими они были «Жизнь тому назад...», о наивных мечтах и ясных нравственных представлениях.

Обратите внимание на то, что этот образ не только ироничен (в частности, за счет выразительной рифменной связки со словосочетанием «нас, дружков»). Одновременно в нем дано грозное предзнаменование того, как разительно разойдутся, а затем жестоко столкнутся юношеский порыв, чистая мечта и безжалостная историческая реальность.

Этот конфликт, несколько приглушенный в творчестве А. Твардовского прежде, но определявший, как мы уже говорили при разборе цикла «Памяти матери», всю его человеческую и поэтическую судьбу, откровенно развертывается во второй, центральной и наиболее объемной, главе «По праву памяти». «Великий перелом» происходил на рубеже 20—30-х годов не только в экономике — переламывались души людей, в них уничтожалось самое исконное: близкое превращалось в далекое («Ты здесь, сынок, но ты нездешний...»), лучшие годы жизни — в худшие:

О, годы юности немилой,
Ее жестоких передряг.
То был отец, то вдруг он — враг.
А мать?
Ho сказано: два мира,
И ничего о матерях...


Используя обычное юношеское стремление вырваться из родного гнезда, власть окончательно порабощала приближаемого к себе человека. Однако, заклиная его забыть, «откуда вышел родом», сама она не забывала ничего. Поэтому искренне поверившие и доверившиеся ей молодые люди оказались не только под угрозой нравственного самоуничтожения («И лжесвидетельствуй во имя, // И зверствуй именем вождя»), но еще и в качестве вечных должников и заложников диктатуры. Их удел отныне — «Быть под рукой всегда — на случай // Нехватки классовых врагов». Трагическое положение усугубило трагическое раздвоение личности. Ho вскоре и классовый признак, в жертву которому приносились общечеловеческие ценности, утратил значение: во враги народа равно стали попадать «Сын кулака иль сын наркома, // Сын командарма иль попа...». Все отступало перед новой религией, новым божеством.

В последних поэмах («За далью — даль», «Теркин на том свете», «По праву памяти») образ Сталина— один из главных и самый меняющийся, отражающий общую идейно-художественную эволюцию А. Твардовского.

В качестве самого стойкого антипода «отцу народов» выступает в поэме «По праву памяти» отец родной — Трифон Гордеевич Твардовский. Два этих образа нераздельны в творчестве поэта, как сообщающиеся сосуды: возвышение одного обязательно вызывало понижение другого, определяя преобладание в текстах государственного или общечеловеческого пафоса. С середины 50-х годов в творчестве поэта все чаще возникают образы, близкие по духу и происхождению отцу родному (тетка Дарья и Теркин в поэмах, мать и береза в лирике), однако сам поэт непосредственно появляется только в поэме «По праву памяти». По аналогии с циклом «Памяти матери» центральную часть этой поэмы можно было бы озаглавить «Памяти отца».

В памяти о Трифоне Гордеевиче поэт черпает духовную поддержку. Он ощущает себя хранителем тех крестьянских и общечеловеческих традиций, от которых Твардовский-старший не отступал никогда и к которым самостоятельно, с трудом, но постоянно пробивался его сын. В конце 60-х годов ему мешали препятствия не только внутренние, но и внешние. Вот почему с такой болью и так резко начинается последняя глава поэмы:

Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль — забыть!

На протяжении всего творческого пути А. Твардовский отстаивал право на память как возможность и необходимость говорить правду.

Между тем на публикацию поэмы в 1969 году было наложено партийно-чиновничье вето. Это стало личной трагедией А. Твардовского, которую вместе с гибелью своего журнала он пережить не сумел. Однако встретившаяся с читателями лишь во время перестройки поэма оказалась удивительно актуальной как дневник трудного прозрения, серьезного и многосложного идейного поворота. He только страницы истории открываем мы, знакомясь с поэмой «По праву памяти» и лирикой Твардовского, мы открываем и самих себя, учимся у поэта ломать стереотипы, духовно преображаться.
Печать Просмотров: 19516