Русская прогрессивная мысль после событий 14 декабря и наступившей затем правительственной и общественной реакции проявила заметное стремление в глубину, к постижению сокровеннейших тайн жизни и истории, осмыслению современной действительности и современного человека во всей его сложности и противоречивости. Русский мыслитель независимого толка, лишенный надежд на скорое осуществление своих общественных идеалов, стремился компенсировать этот трагический недостаток полнотой знания, внутренним, духовным постижением истины. Это находило отражение и в литературе. Это выразилось в поэтико-философских исканиях многих мыслителей (таких, например, как любомудры) и поэтов (таких, например, как Баратынский) и, конечно же, более всего в исканиях и открытиях в области поэзии мысли Пушкина.
Одним из проявлений пушкинской поэзии мысли второй половины 1820-х годов был цикл стихов, посвященных теме поэта: «Пророк», «Поэт», «Поэт и толпа», «Поэту». При разновременности их создания это все-таки не отдельные стихи, а именно цикл, объединенный в единое целое не только темой, но и общим решением темы. В этом пушкинском решении темы поэта не следует искать каких-либо законченных философских концепций: таких законченных, метафизических концепций Пушкин всегда чуждался. Общность решения порождена у Пушкина последовательностью и постоянством собственных этических принципов, цельностью и устойчивостью его проверенных опытом воззрений на поэзию.
Первое стихотворение цикла, «Пророк», было написано в сентябре 1826 года, по пути из Михайловского в Москву, и напечатано в третьем номере «Московского вестника» за 1828 год. Сотрудники журнала, любомудры, восторженно приняли стихотворение. Один из них, Хомяков, писал о нем И. С. Аксакову как о «бесспорно великолепнейшем произведении русской поэзии». В этой оценке Хомякова слово «великолепнейший» является не только выражением крайнего одобрения, но и характеристикой: указанием на высоту, величие мысли и формы.
«Пророк» написан в библейском стиле и своим сюжетом восходит отчасти к библейским сказаниям (книга Исайи и рассказ о шестикрылом Серафиме с горящим углем в руке). Это помогает создать общую возвышенную атмосферу лирического повествования. Это также помогает обобщенно и символически выразить авторские мысли о поэте. В соответствии с библейским преданием пророки были народными вождями, мудрыми и страстными провидцами исторической народной судьбы. Такими же, подобными пророкам, Пушкин видел, хотел видеть поэтов.
Само по себе сравнение поэта с пророком не было новым, оно довольно часто встречается в поэзии начала XIX века. Но в «Пророке» Пушкина оно сохраняет всю свежесть собственной авторской точки зрения, свежесть и искренность собственного убеждения. Стихотворение «Пророк» — это и выражение обобщенно-философской мысли, и сокровеннейшее признание. Пушкин сам истинно верил в высшее человеческое и общественное призвание поэта, и в словах, которыми он это выразил, есть живые следы этой высокой веры:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Стихотворение «Пророк» отмечено высоким содержанием и высокими словами. Интересно, что Пушкин обращается к церковнославянской языковой стихии, от которой прежде отказывался. Он создает здесь род изысканно-архаической, высокой поэтической речи, в духе державинской. В этих новых языковых устремлениях Пушкина отражение новых содержательных устремлений, отражение общей тенденции к созданию высокой поэзии мысли. Для такой поэтики как раз и нужен был не язык Батюшкова, не язык Жуковского, а возвышенно-одический язык Державина. Примечательно, что еще совсем недавно Пушкин относился к Державину с известной долей скептицизма. Июнем 1825 года датирован самый резкий отзыв Пушкина о Державине. В письме к Дельвигу он писал: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии, ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он должен бесить всякое разборчивое ухо».
В том же письме Пушкин называет это свое мнение «окончательным». Но на деле оно оказалось менее всего окончательным: оно было не только высшей точкой критического отношения Пушкина к Державину, но и предвестием неожиданного и резкого поворота. После этого высказывания, то есть после 1825 года, наступает заметное повышение положительного интереса Пушкина к Державину, что выражается и в соответствующих признаниях Пушкина, и в его следовании державинским языковым традициям. Примером последнего как раз и является стихотворение «Пророк». Оно стало одним из первых образцов у Пушкина высокого
державинского стиля, но за этим последуют и другие. После 1825 года Пушкин будет пользоваться державинской стилистикой не постоянно, не всегда, но лишь на взлетах своего поэтического творчества.
Другим стихотворением того же тематического цикла, что и «Пророк», является написанное в Михайловском в 1827 году, куда Пушкин на время вернулся из Москвы для устройства своих дел, стихотворение «Поэт». По первому впечатлению оно заметно отличается от «Пророка»: в нем изображен поэт не только на высоте его призвания, но и в минуты обыденной жизни. Однако в том, что имеет отношение к акту творчества, поэт и здесь оказывается сродни пророку:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Здесь поэт показан не только как поэт, но и во всем его человеческом обличье. Это делает стихотворение не сниженным, а более интимным, это не отменяет высоты в звучании темы, но делает это звучание более разнообразным и внутренне подвижным. По существу, «Поэт» — это не только программное произведение, не только обобщенный, «групповой» портрет поэта, но и портрет сугубо индивидуальный, лирический. В глубинах и истоках этого стихотворения лежит мысль Пушкина о самом себе, род само признания, что и придает поэтической мысли особенную живость, теплоту и убедительность:
Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света Он малодушно погружен...
Пафос субъективности здесь выявляется и в общем настрое стихов, в их нервных интонациях и не менее того — в отдельных деталях. Поэт у Пушкина в заботах света «малодушно погружен». Именно так, именно такими словами Пушкин говорит в это время не столько о других, сколько о себе. В финале стихотворения поэт бежит «на берега пустынных волн, в широкошумные дубровы». И этими словами Пушкин мог бы сказать, и не раз говорил, о самом себе. Стихотворение «Поэт» многими своими чертами похоже на авторскую исповедь, которая в силу своей глубокой значимости приобретает всеобщее, в известном смысле философское значение. Так теперь часто будет у Пушкина. Это его, чисто пушкинский путь к философским откровениям в поэзии.
В следующем, 1828 году Пушкиным было написано еще одно стихотворение того же цикла — «Поэт и толпа». Оно вызвало
самые разноречивые толки, которые продолжались еще много лет и десятилетий спустя после смерти Пушкина. Отдельные строки этого произведения повторялись как символ веры, они писались на знаменах апологетов «чистого искусства». Между тем в этом стихотворении нет ничего такого, что в глубоком смысле слова противоречило бы идеям «Пророка». Здесь рассматриваются еще и новые проблемы, связанные с высоким призванием поэта: может и должна ли поэзия приносить прямую пользу человеку и человечеству? и в чем именно заключаются ее значение и польза?
Когда у Пушкина толпа пеняет на поэта за бесполезность его песен («Как ветер песнь его свободна, зато как ветер и бесплодна: какая польза нам от ней?»), Пушкин, устами поэта отвечая на эти обвинения, вовсе не утверждает бесцельности поэзии в глубоком значении этого понятия. Он утверждает иное, чем у толпы, высокое понимание пользы. Для него поэзия в своей кажущейся бесполезности есть высшее, свободное и неподчиненное служение людям, служение человеческому духу. Служение, преследующее не сиюминутные, не временные, а высокие и вечные цели. Именно в этом истинный смысл финальных четырех стихов:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Другим родом философской лирики Пушкина после декабрьского периода были лирические пьесы-признания, одним из лучших образцов которых явилось стихотворение 1828 года «Воспоминание». Это стихотворение Пушкина — как, впрочем, и многие другие — трудно отнести к жанру чисто философских произведений, но это вовсе не отменяет глубинной связи и этого, и других подобных стихотворений Пушкина с философским направлением в русской поэзии. В своем окончательном печатном варианте «Воспоминание» содержит 16 стихов:
Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.