Пересказ романа "Мастер и Маргарита" Булгакова М.А.

Пересказ 

 

Часть I

Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными 

 

«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан». Один из них - Михаил Александрович Берлиоз, «редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций (Массолит). «Молодой спутник его - поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный».

Берлиоз внушает Бездомному, что написанная им по заказу поэма имеет существенный изъян. Герой поэмы, Иисус, очерченный Бездомным «очень черными красками», все же получился «ну, совершенно живой», а цель Берлиоза - доказать, что Иисуса «вовсе не существовало на свете». В разгар речи Берлиоза в пустынной аллее появился человек. «Он был в дорогом сером костюме, в заграничных туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником... По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Брюнет. Правый глаз черный, левый — почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец». «Иностранец» вмешался в разговор, узнал, что его собеседники — атеисты и почему-то обрадовался этому. Он удивил их упоминанием, что однажды завтракал с Кантом и спорил о доказательствах бытия Бога. Незнакомец спрашивает: «Ежели Бога нет, то кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще порядком на земле?» «Сам человек и управляет», — отвечает Бездомный. Незнакомец же утверждает, что человек лишен возможности планировать даже завтрашний день: «вдруг возьмет поскользнется и попадет под трамвай». Он предсказывает Берлиозу, уверенному в том, что вечером он будет председательствовать на заседании Массолита, что заседание не состоится: «Вам отрежут голову!» И сделает это «русская женщина, комсомолка». Аннушка уже разлила масло. Берлиоз и Понырев гадают: кто же такой этот человек? Сумасшедший? Шпион? Словно услышав их, человек представляется профессором-консультантом, специалистом по черной магии. Он поманил к себе редактора и поэта и шепотом сообщил: «Имейте в виду, что Иисус существовал». Те запротестовали: «Требуется же какое-нибудь доказательство...» В ответ «консультант» начал рассказывать: «Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем...»

Глава 2. Понтий Пилат

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Понтий Пилат». У него мучительно болела голова. Ему предстояло утвердить смертный приговор Синедриона подследственному из Галилеи. Двое легионеров привели человека лет двадцати семи, одетого в старенький хитон, с повязкой на голове, со связанными за спиной руками. «Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запекшейся кровью». «Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский храм?» — спросил прокуратор. Арестованный начал говорить: «Добрый человек! Поверь мне...» Прокуратор перебил его: «В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно», и велел позвать Крысобоя. Вошел воин-кентурион, огромного роста широкоплечий человек. Крысобой ударил арестованного бичом, и тот мгновенно рухнул наземь. Тогда Крысобой приказал: «Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить».

Человека снова поставили перед прокуратором. Из допроса выяснилось, что его зовут Иешуа Га-Ноцри, что он не помнит своих родителей, он одинок, у него нет постоянного жилища, он путешествует из города в город, он знает грамоту и греческий язык. Иешуа отрицает, что подговаривал людей разрушить храм, рассказывает о неком Левии Матвее, бывшем сборщике податей, который после разговора с ним бросил деньги на дорогу и с тех пор стал его спутником. О храме говорил вот что: «Рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины». Прокуратор, которого мучила нестерпимая головная боль, произнес: «Зачем же ты, бродяга, смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления. Что такое истина?» И услышал: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти... Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет». Арестованный продолжал: «Беда в том, что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Твоя жизнь скудна, игемон». Вместо того чтобы разгневаться на дерзкого бродягу, прокуратор неожиданно приказал развязать его. «Сознайся, ты великий врач?» — спросил он. Боль отпустила прокуратора. Его все больше интересует арестованный. Он, оказывается, знает и латынь, он умен, проницателен, он ведет странные речи о том, что все люди добрые, даже такие, как жестокий Марк Крысобой. Прокуратор решил, что объявит Иешуа душевнобольным и не утвердит смертный приговор. Но тут всплыл донос Иуды из Кириафа о том, что Иешуа выступал против власти кесаря. Иешуа подтверждает: «Я говорил, что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости...» Пилат не верит своим ушам: «И настанет царство истины?» И когда Иешуа убежденно говорит: «Настанет», прокуратор кричит страшным голосом: «Оно никогда не настанет! Преступник! Преступник!»

 

Пилат подписывает смертный приговор и сообщает об этом первосвященнику Кайфе. По закону в честь наступающего праздника пасхи одного из двух преступников нужно отпустить. Кайфа говорит, что Синедрион просит отпустить разбойника Вар-раввана. Пилат старается убедить Кайфу помиловать Иешуа, совершившего менее тяжкие преступления, но тот непреклонен. Пилата вынужден согласиться. Его душит гнев бессилия, он даже угрожает Кайфе: «Побереги себя, первосвященник... Не будет тебе отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему». Когда на площади перед толпой он обнародовал имя помилованного — Вар-равван, ему показалось, «что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши».

Глава 3. Седьмое доказательство

Редактор и поэт очнулись, когда «иностранец» закончил речь», и с удивлением увидели, что наступил вечер. Они все больше убеждаются, что «консультант» — сумасшедший. Все же Бездомный не может удержаться, чтобы не поспорить с ним: он утверждает, что и дьявола нет. Ответом ему был хохот «иностранца». Берлиоз решает позвонить куда следует. «Иностранец» вдруг страстно просит его: «Умоляю вас, поверьте хоть в то, что дьявол существует! На это существует седьмое доказательство. И вам оно сейчас будет предъявлено».

Берлиоз бежит звонить, подбегает к турникету, и тут на него налетает трамвай. Он поскальзывается, падает на рельсы, и последнее, что он видит — «совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой... Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило круглый темный предмет... он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза».

Глава 4. Погоня

«С Бездомным приключилось что-то вроде паралича». Он услышал, как женщины кричат о какой-то Аннушке, пролившей масло, и с ужасом вспомнил предсказание «иностранца». «С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору: Сознавайтесь, кто вы такой?» Но тот прикинулся непонимающим. Рядом оказался еще какой-то тип в клетчатом, похожий на регента. Иван безуспешно пытается задержать преступников, но они вдруг оказываются уже далеко от него, и с ними «неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа, и с отчаянными кавалерийскими усами». Иван кидается вдогонку, но расстояние не сокращается. Он видит, как троица уходит врассыпную, причем кот заскакивает на заднюю дугу трамвая.

Бездомный мечется по городу, разыскивая «профессора», почему-то кидается даже в Москву-реку. Потом оказывается, что его одежда исчезла, и Иван без документов, босой, в одних кальсонах, с иконкой и свечкой, под насмешливыми взглядами прохожих трогается по городу к ресторану «Грибоедов».

Глава 5. Было дело в Грибоедове

Владел «Домом Грибоедова» Массолит, во главе которого стоял Берлиоз. «У случайного посетителя начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на дверях: «Запись в очередь на бумагу...», «Рыбно-дачная секция», «Квартирный вопрос»... Любой понимал, «насколько хорошо живется счастливцам -членам Массолита». Весь нижний этаж был занят лучшим в Москве рестораном, открытым только обладателям «членского массолитского билета».

Двенадцать литераторов, напрасно прождав на заседании Берлиоза, спустились в ресторан. В полночь заиграл джаз, заплясали оба зала, и вдруг пронеслось страшное известие о Берлиозе. Горе и растерянность довольно быстро сменились циничным: «Да, погиб, погиб... Но мы-то ведь живы!» И ресторан зажил своей обычной жизнью. Вдруг новое происшествие: явился Иван Бездомный - известнейший поэт, в белых кальсонах, с иконой и с зажженной венчальной свечой. Он объявляет, что Берлиоза убил некий консультант. Его принимают за пьяного, думают, что у него белая горячка, не верят. Иван все больше волнуется, затевает драку, его вяжут и увозят в психиатрическую клинику.

Глава 6. Шизофрения, как и было сказано

Иван в гневе: его, здорового человека, «схватили и силой приволокли в сумасшедший дом». Сопровождавший Ивана поэт Рюхин вдруг понимает, что «никакого безумия не было у того в глазах». Иван пытается рассказать врачу, как все было, но очевидно, что выходит какая-то чушь. Он решает позвонить в милицию: «Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома». Иван взбешен, хочет уйти, но его хватают санитары и врач успокаивает уколом. Рюхин слышит заключение врача: «Шизофрения, надо полагать. А тут еще алкоголизм...»

Рюхин отправляется обратно. Его гложет обида на слова, брошенные Бездомным, о его, Рюхина, бездарности. Он признает, что Бездомный прав. Проезжая мимо памятника Пушкину, он думает: «Вот пример настоящей удачливости... Но что он сделал? Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...»? Не понимаю!.. Повезло, повезло!» Вернувшись в ресторан, он пьет «рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть».

Глава 7. Нехорошая квартира

«Степа Лиходеев, директор театра варьете, очнулся утром у себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом... Квартира № 50 давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией... Два года назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать». Степа застонал: он не мог прийти в себя после вчерашнего, ему мучило похмелье. Вдруг он заметил у кровати неизвестного, одетого в черное: «Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!» Но Степа не мог припомнить незнакомца. Он предложил Степе подлечиться: откуда ни возьмись появилась водка в запотевшем графине и закуска. Степе полегчало. Неизвестный представился: «Профессор черной магии Воланд» и рассказал, что вчера Степа подписал с ним контракт на семь выступлений в Варьете и что он пришел уточнить детали. Предъявил и контракт со Степиной подписью. Несчастный Степа решил, что у него провалы в памяти и позвонил финдиректору Римскому. Тот подтвердил, что черный маг вечером выступает. Степа замечает в зеркале какие-то неясные фигуры: длинного в пенсне и здоровенного черного кота. Вскоре компания расположилась вокруг Степы. «Вот как, оказывается, сходят с ума», — подумал он.

Воланд намекает, что Степа здесь лишний. Длинный клетчатый обличает Степу: «Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят. Начальству втирают очки!» В довершение всего прямо из зеркала вышел еще один тип с мерзкой физиономией: огненно-рыжий, маленький, в котелке и с торчащим изо рта клыком. Тип, которого кот назвал Азазелло, сказал: «Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?» «Брысь!!» — вдруг рявкнул кот. «И тогда спальня завертелась вокруг Степы, и он ударился о притолоку головой и, теряя сознание, подумал: «Я умираю...»

Но он не умер. Когда он раскрыл глаза, он понял, что шумит море, он сидит на самом конце мола, что над ним голубое сверкающее небо, а сзади - белый город на горах... На молу стоял какой-то человек, курил и плевал в море. Степа стал на колени перед ним и произнес: «Умоляю, скажите, какой это город?» «Однако!» — сказал бездушный курильщик. «Я не пьян, — хрипло ответил Степа, со мной что-то случилось... я болен... Где я? Какой это город?» «Ну, Ялта...» Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый камень мола. Сознание покинуло его».

Глава 8. Поединок между профессором и поэтом

В этот же миг сознание вернулось к Ивану Николаевичу Бездомному, и он вспомнил, что находится в лечебнице. Выспавшись, Иван начал соображать яснее. Лечебница оказалась оборудованной по последнему слову техники. Когда его привели к врачам, он решил не буйствовать и не рассказывать о вчерашних событиях, а «замкнуться в гордом молчании». Пришлось ответить на некоторые вопросы врачей, которые долго обследовали его. Наконец пришел «главный» в окружении свиты в белых халатах, человек с «пронзительными глазами и вежливыми манерами». «Как Понтий Пилат!» — подумалось Ивану. Человек представился доктором Стравинским. Он ознакомился с историей болезни, перекинулся с другими врачами несколькими латинскими фразами. Иван опять вспомнил про Пилата. Иван попытался, сохраняя спокойствие, рассказать профессору о «консультанте» и его компании, убедить в том, что надо немедленно действовать, пока они не натворили новых бед. Профессор не стал спорить с Иваном, но привел такие аргументы (вчерашнее неадекватное поведение Ивана), что Иван растерялся: «Так что же делать?» Стравинский убедил Бездомного, что его вчера кто-то сильно напугал, что ему непременно нужно остаться в лечебнице, прийти в себя, отдохнуть, а ловить преступников будет милиция — надо лишь изложить на бумаге все подозрения. Доктор, долго в упор глядя в глаза Ивану, повторял: «Вам здесь помогут... все спокойно», и выражение лица Ивана вдруг смягчилось, он тихо согласился с профессором...

 

Глава 9. Коровьевские штуки

«Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому со сверхъестественной быстротою», и председателя жилищного товарищества дома № 302-бис Никанора Ивановича Босого завалили заявлениями с претензиями на жилплощадь покойного. Замученный Никанор Иванович отправился в квартиру № 50. В пустой квартире он неожиданно обнаружил неизвестного тощего господина в клетчатом. Тощий выразил необычайную радость при виде Никанора Ивановича, представился Ко-ровьевым, переводчиком иностранного артиста Воланда, которого на время гастролей пригласил пожить в квартире директор варьете Лиходеев. Изумленный Никанор Иванович нашел у себя в портфеле соответствующее заявление от Лиходеева. Коровьев уговорил Никанора Ивановича сдать на неделю всю квартиру, т.е. и комнаты покойного Берлиоза, и посулил жилтовариществу крупную сумму. Предложение было так соблазнительно, что Никанор Иванович не устоял. Тут же был подписан контракт, получены деньги. Коровьев по просьбе Никанора Ивановича дал ему контрамарки на вечернее представление и «вложил в руку председателя толстую хрустнувшую пачку». Тот покраснел, стал отпихивать от себя деньги, но Коровьев был настойчив, и «пачка сама вползла в портфель».

Когда председатель оказался на лестнице, из спальни донесся голос Воланда: «Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?» Коровьев отозвался: «Мессир, вам стоит это приказать!...» и тут же «навертел» номер телефона: «Считаю долгом сообщить, что наш председатель спекулирует валютой... в его квартире в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге — четыреста долларов...»

Дома Никанор Иванович заперся в уборной, вытащил пачку, в которой оказалось четыреста рублей, завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляцию. Он приготовился с аппетитом пообедать, но только выпил рюмочку, в дверь позвонили. Вошли двое граждан, прямиком отправились в уборную и вытащили из вентиляционного хода не рубли, а «неизвестные деньги». На вопрос «Ваш пакетик?» Никанор Иванович страшным голосом ответил: «Нет! Подбросили враги!» Он судорожно открыл портфель, но там не оказалось ни контракта, ни денег, ни контрамарки... «Через пять минут... председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было».

Глава 10. Вести из Ялты

В это время в кабинете финансового директора Варьете находились сам Римский и администратор Варенуха. Оба были обеспокоены: Лиходеев исчез, его ждали бумаги для подписи, к тому же, кроме Лиходеева, никто не видел мага, который должен вечером выступать. Афиши были готовы: «Профессор Воланд. Сеансы черной магии с полным ее разоблачением». Тут принесли телеграмму из Ялты: «Угрозыск явился шатен ночной сорочке брюках без сапог психический назвался Лиходеевым. Молнируйте где директор Лиходеев». Варенуха ответил телеграммой: «Лиходеев в Москве». Тут же последовала новая телеграмма: «Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда», затем следующая, с образцом почерка и подписью Лиходеева. Римский и Варенуха отказывались верить: «Этого не может быть! Не понимаю!» Никакой сверхбыстрый самолет не мог доставить Степу в Ялту так молниеносно. В очередной телеграмме из Ялты была просьба выслать денег на дорогу. Римский решил отправить деньги и разобраться со Степой, который явно морочил им голову. Варенуху же с телеграммами он послал в соответствующие органы. Вдруг зазвонил телефон и «препротивный гнусавый голос» приказал Варенухе никуда не носить и никому не показывать телеграммы. Варенуха возмутился наглым звонком и заторопился.

Надвигалась гроза. По дороге его перехватил какой-то толстяк с кошачьей физиономией. Он неожиданно так ударил Варенуху по уху, что кепка слетела с головы. Так же неожиданно возникший рыжий, рот клыком, съездил администратора по другому уху. И тут же Варенуха получил третий удар, так что кровь из носу хлынула. Неизвестные выхватили из трясущихся рук администратора портфель, подхватили его и понеслись под руки с Варенухой по Садовой. Гроза бушевала. Бандиты приволокли администратора в квартиру Степы Лиходеева и бросили на пол. Вместо них в передней появилась совершенно нагая девица — рыжая, с горящими глазами. Варенуха понял, что это самое страшное из всего, что приключилось с ним. «Дай-ка я тебя поцелую», — нежно сказала девица. Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил.

 

Глава 11. Раздвоение Ивана

Гроза все бушевала. Иван тихо плакал: попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консультанта не привели ни к чему. Врач сделал укол, и тоска начала покидать Ивана. Он прилег и стал размышлять о том, что «в клинике очень неплохо, что Стравинский умница и знаменитость и что иметь с ним дело чрезвычайно приятно... Дом скорби засыпал...» Иван разговаривал сам с собой. То он решил, что не стоит так волноваться из-за Берлиоза, чужого, в сущности, человека, то вспомнил, что «профессор» все-таки знал заранее, что Берлиозу отрежут голову. Потом пожалел, что не расспросил «консультанта» о Понтии Пилате подробнее. Иван в полусне затих. «Сон крался к Ивану, и вдруг на балконе возникла таинственная фигура и погрозила Ивану пальцем. Иван без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: "Тссс!"»

Глава 12. Черная магия и ее разоблачение

В Варьете шло представление. «Наступил антракт перед последним отделением. Римский сидел в своем кабинете, и по лицу его то и дело проходила судорога. К необыкновенному исчезновению Лиходеева присоединилось совершенно непредвиденное исчезновение Варенухи. Телефон молчал. В здании были испорчены все телефоны.

Прибыл «иностранный артист» в черной полумаске с двумя спутниками: длинным клетчатым в пенсне и черным жирным котом. Конферансье, Жорж Бенгальский, объявил начало сеанса черной магии. Неизвестно откуда, на сцене появилось кресло, и маг сел в него. Тяжелым басом он спросил у Коровьева, которого назвал Фаготом, значительно ли изменилось московское народонаселение, изменились ли горожане внутренне. Словно спохватившись, Воланд начал представление. Фагот-Коровьев и кот показывали фокусы с картами. Когда лента пущенных по воздуху карт оказалась проглоченной Фаготом, он объявил, что теперь эта колода находится у одного из зрителей. Изумленный зритель, действительно, обнаружил колоду у себя в кармане. Остальные засомневались, не трюк ли это с подсадным. Тогда колода карт превратилась в пачку червонцев в кармане другого гражданина. И тут из-под купола полетели бумажки, зрители стали их ловить, рассматривать на свет. Сомнений не оставалось: это были настоящие деньги.

Возбуждение возрастало. Конферансье Бенгальский попытался было встрять, но Фагот, указывая на него пальцем, сказал: «Этот мне надоел. Суется все время, куда его не спрашивают. Что бы с ним такое сделать?» «Голову оторвать» — сурово сказали с галерки. «Это идея!» — и кот, кинувшись на грудь Бенгальскому, в два поворота сорвал голову с шеи. Кровь ударила фонтанами. В зале истерически закричали. Голова прохрипела: «Доктора!» Наконец, голову, пообещавшую «не молоть всякую чушь», водворили на место. Бенгальского выпроводили со сцены. Ему сделалось худо: он все кричал, чтобы ему вернули голову. Пришлось вызвать карету скорой помощи.

На сцене чудеса продолжались: там развернулся шикарный дамский магазин, с персидскими коврами, громадными зеркалами, парижскими платьями, шляпами, туфлями и прочим в витринах. Публика не спешила. Наконец, одна дама решилась и поднялась на сцену. Рыжая девица со шрамом завела ее за кулисы, и вскоре храбрая женщина вышла в таком платье, что все ахнули. И тут прорвало, со всех сторон на сцену пошли женщины. Они оставляли за занавеской старые платья и выходили в новых. Опоздавшие рвались на сцену, хватая уже что попало. Грянул пистолетный выстрел — магазин растаял.

И тут раздался голос председателя Акустической комиссии московских театров Семплеярова, сидящего в ложе с двумя дамами: «Все-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы разоблачили технику ваших фокусов, в особенности с денежными бумажками... Разоблачение совершенно необходимо». Фагот отвечал: «Так и быть, я проведу разоблачение... Позвольте вас спросить, где вы были вчера вечером?» Лицо Семплеярова сильно изменилось. Супруга его надменно заявила, что он был на заседании комиссии, но Фагот заявил, что на самом деле Семплеяров поехал к одной артистке и провел у нее около четырех часов». Поднялся скандал. Фагот прокричал: «Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, которого так назойливо добивался Аркадий Аполлонович!» Выскочил кот и рявкнул: «Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!» Оркестр урезал какой-то ни на что не похожий по развязности марш. В Варьете началось что-то вроде столпотворения вавилонского. Сцена внезапно опустела. «Артисты» растаяли в воздухе.

 

Глава 13. Явление героя

«Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: «Тссс!» С балкона заглядывал бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет тридцати восьми». Пришедший был одет в больничное. Он сел в кресло и поинтересовался, не буйный ли Иван и какова его профессия. Узнав, что Иван поэт, он огорчился: «Хороши ваши стихи, скажите сами?» «Чудовищны!» - вдруг смело и откровенно произнес Иван. «Не пишите больше!» — попросил пришедший умоляюще. «Обещаю и клянусь!» — торжественно произнес Иван. Узнав, что Иван попал сюда из-за Понтия Пилата, гость вскричал: «Потрясающее совпадение! Умоляю, расскажите!» Почему-то испытывая доверие к неизвестному, Иван все рассказал ему. Гость молитвенно сложил руки и прошептал: «О, как я угадал! О, как я все угадал!» Он открыл, что вчера на Патриарших прудах Иван встретился с сатаной и что сам он сидит здесь тоже из-за Понтия Пилата: «Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман». На вопрос Ивана: «Вы — писатель?», он погрозил ему кулаком и ответил: «Я — мастер». Мастер начал рассказывать...

Он историк, работал в музеях, знает пять языков, жил одиноко. Однажды выиграл сто тысяч рублей, купил книг, нанял в переулке близ Арбата две комнаты в подвале, службу бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате. Роман подходил к концу, и тут он случайно встретил на улице женщину: «Она несла в руках отвратительные, тревожные, желтые цветы. Она обернулась и увидела меня одного. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!.. Она внезапно заговорила: «Нравятся ли вам мои цветы?» «Нет», — ответил я. Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину!.. Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих... Она говорила, что вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста... И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».

«Ивану стало известным, что мастер и незнакомка полюбили друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны. Мастер работал лихорадочно над своим романом, и этот роман поглотил и незнакомку. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Роман был дописан, настал час, когда пришлось «выйти в жизнь». И вот тут случилась катастрофа. Из бессвязного рассказа стало понятно, что редактор, а за ним критики Датунский и Ариман и литератор Лаврович, члены редколлегии, роман отклонили. Началась травля мастера. В газете появилась статья «Вылазка врага», в которой предупреждалось, что автор (мастер) сделал попытку протащить в печать апологию Христа, за этой статьей последовала другая, третья...

Мастер продолжал: «Чудовищная неудача с романом как бы вынула у меня часть души... Нашла на меня тоска... Моя возлюбленная очень изменилась, похудела и побледнела». Все чаше мастер испытывал приступы страха... Однажды ночью он сжег роман. Когда роман почти догорел, пришла она, выхватила остатки из огня и сказала, что утром окончательно придет к мастеру, навсегда. Но он возразил: «Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибла вместе со мной». Тогда она сказала: «Я погибаю вместе с тобой. Утром я буду у тебя». Это были последние слова, которые он слышал от нее. А через четверть часа в окно постучали... Что шептал мастер на ухо Бездомному, неизвестно. Понятно лишь, что мастер оказался на улице. Идти было некуда, «страх владел каждой клеточкой тела». Так он попал в сумасшедший дом и надеялся, что она забудет о нем...

Иван попросил рассказать, что же было дальше с Иешуа и Пилатом, но гость сказал: «Я вспомнить не могу без дрожи мой роман», попрощался и скрылся...

Глава 14. Слава петуху!

Финдиректор Римский слышал ровный гул: публика выходила из здания варьете. Вдруг раздался милицейский свисток, гогот, улюлюканье. Он глянул в окно: в ярком свете уличных фонарей он увидел даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета, неподалеку — другую, в розовом белье. Толпа улюлюкала, дамы растерянно метались. Римский понял, что штучки черного мага продолжаются. Только он собрался позвонить куда следует, объясниться, как телефон зазвонил и развратный женский голос произнес: «Не звони, римский, никуда, худо будет...» Римский похолодел. Он уже думал только о том, как скорее уйти из театра. Пробило полночь. Раздался шорох, скрип скважины, и в кабинет вошел Варенуха. Он вел себя несколько странно. Сообщил, что Лиходеева нашли в трактире «Ялта» под Москвой и сейчас он в вытрезвителе. Варенуха сообщал столь гнусные подробности Степиного загула, что Римский перестал ему верить, и тотчас страх пополз по телу. Сознание опасности начало томить его душу. Варенуха старался закрыть лицо, но финдиректор сумел разглядеть громадный синяк у носа, бледность, вороватость и трусливость в глазах. И вдруг Римский понял, что так беспокоило его: Варенуха не отбрасывал тени! Его ударила дрожь. Варенуха же, догадавшись, что его открыли, отпрыгнул к двери и запер замок. Римский оглянулся к окну — снаружи голая девица старалась открыть задвижку. Из последних сил Римский шепнул: «Помогите...» Рука девицы покрылась трупной зеленью, удлинилась и дернула шпингалет. Римский понял, что пришла его гибель. Рама распахнулась, и в комнату ворвался запах тления...

 

В это время радостный неожиданный крик петуха долетел из сада. Дикая ярость исказила лицо девицы, Варенуха вслед за ней медленно вылетел в окно. Седой как снег старик, который недавно еще был Римским, подбежал к двери и кинулся по коридору, поймал на улице машину, примчался на вокзал и на курьерском ленинградском начисто пропал в темноте.

Глава 15. Сон Никанора Ивановича

Никанор Иванович тоже попал в психиатрическую лечебницу, предварительно побывав в другом месте, где у него задушевно поинтересовались: «Откуда валюту взял?» Никанор Иванович покаялся, что брал, но только советскими деньгами, кричал, что Коровьев — черт и его надо изловить. Никакого Коровьева в квартире № 50 не нашли — она была пуста. Никанора Ивановича доставили в клинику. Лишь к полуночи он уснул. Ему привиделись люди с золотыми трубами, потом театральный зал, где мужчины с бородками сидел почему-то на полу. Никанор Иванович тоже сел, и тут артист в смокинге объявил: «Следующим номером нашей программы — Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета. Попросим!» Потрясенный Никанор Иванович неожиданно для себя стал участником какой-то театральной программы. Снилось, что его вызвали на сцену и предложили сдать валюту, а он клялся, что валюты у него нет. То же самое проделали с другим человеком, который утверждал, что всю валюту сдал. Он был немедленно разоблачен: спрятанные валюту и бриллианты выдала его любовница. Вышел артист Куролесов, прочитавший отрывки из пушкинского «Скупого рыцаря», вплоть до сцены смерти барона. После этого выступления конферансье заговорил: «...Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если только не хуже, если вы не сдадите валюту!» «Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос: «Я сдаю валюту». Оказалось, что конферансье видит насквозь всех присутствующих и знает о них все. Но больше расстаться со своими тайными сбережениями никто не захотел. Выяснилось, что по соседству находится женский театр и там происходит то же самое...

Наконец Никанор Иванович очнулся от своего страшного сна. Пока фельдшерица делала ему укол, он горько говорил: «Нету! Нету у меня! Пусть Пушкин им сдает валюту...» Выкрики Никанора Ивановича растревожили обитателей соседних палат: в одной больной проснулся и стал искать свою голову, в другой неизвестный мастер вспомнил «горькую, последнюю в жизни осеннюю ночь», в третьей проснулся и заплакал Иван. Врач быстро успокоил всех встревоженных, и они стали засыпать. Ивану «стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...»

Глава 16. Казнь

«Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...» Между цепями солдат «ехали в повозке трое осужденных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано: «Разбойник и мятежник». За ними ехали шесть палачей. «Замыкалась процессия солдатской цепью, а за нею шло около двух тысяч любопытных, не испугавшихся адской жары и желавших присутствовать при интересном зрелище». «Опасения прокуратора насчет беспорядков, которые могли произойти во время казни в ненавидимом им городе Ершалаиме, не оправдались: никто не сделал попытки отбивать осужденных». На четвертом часу казни толпа вернулась в город: вечером наступал великий праздник Пасхи.

За цепью легионеров все-таки оставался один человек. Уже четвертый час он скрытно наблюдал за происходящим. Перед началом казни он пробовал пробиться к повозкам, но получил удар в грудь. Тогда он ушел в сторону, где никто ему не мешал. «Мучения человека были настолько велики, что временами он заговаривал сам с собой: «О, я глупец! Падаль я, а не человек». Перед ним лежал пергамент, и он записывал: «Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой Горе, а смерти все нет!», «Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть».

Позавчера вечером Иешуа и Левий Матвей гостили под Ер-шалаимом, и Иешуа на следующий день ушел в город один. «Зачем, зачем он отпустил его одного!» Левия Матвея поразила «неожиданная и ужасная хворь». Когда он смог добраться до Ершалаима, он узнал, что случилась беда: Левий Матвей слышал, как прокуратор объявлял приговор. Когда процессия двигалась к месту казни, его осенила гениальная мысль: пробиться к повозке, вскочить на нее, ударить Иешуа ножом в спину и тем избавить его от мучений на столбе. Хорошо бы при этом успеть заколоться самому. План был хорош, но не было ножа. Левий Матвей помчался в город, украл в хлебной лавке отточенный, как бритва, нож и побежал догонять процессию. Но он опоздал. Казнь уже началась.

И вот теперь он проклинал себя, проклинал Бога, который не посылал Иешуа смерть. Над Ершалаимом собиралась гроза. Из города прискакал гонец с какой-то вестью для Крысобоя. Он с двумя палачами поднялся к столбам. На одном столбе повешенный Гестас сошел с ума от мух и солнца. На втором Дис-мас страдал больше: его не одолевало забытье. «Счастливее был Иешуа. В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье. Один из палачей поднял на копье губку, смоченную водой, к губам Иешуа: «Пей!» Иешуа прильнул к губке. «Сверкнуло и ударило над самым холмом. Палач снял губку с копья. «Славь великодушного игемона!» — торжественно шепнул он и тихонько кольнул Иешуа в сердце». Точно так же он убил Дисмаса и Гестаса.

Оцепление сняли. «Счастливые солдаты кинулись бежать с холма. Тьма закрыла Ершалаим. Ливень хлынул внезапно». Левий Матвей выбрался из своего укрытия, перерезал веревки, державшие тело Иешуа, затем веревки у других столбов. Прошло несколько минут, и на вершине холма остались только два тела. «Ни Левия, ни тела Иешуа на верху холма в это время уже не было».

Глава 17. Беспокойный день

На другой день после проклятого сеанса у Варьете лепилась многотысячная очередь: все мечтали попасть на сеанс черной магии. Рассказывали бог знает что: как после окончания сеанса некоторые гражданки в неприличном виде бегали по улице и прочее в том же роде. Внутри Варьете тоже было неладно. Лиходеев, Римский, Варенуха исчезли. Прибыла милиция, стала опрашивать служащих, пустила по следу собаку. Но следствие зашло в тупик: афиши ни одной не осталось, договора в бухгалтерии нет, в бюро иностранцев ни о каком Воланде не слыхали, на квартире у Лиходеева никого не обнаружили... Выходило что-то совершенно несусветное. Срочно повесили плакат «Сегодняшний спектакль отменяется». Очередь заволновалась, но постепенно растаяла.

Бухгалтер Василий Степанович отправился в Комиссию зрелищ сдавать вчерашнюю выручку. Почему-то все таксисты, завидев его портфель, злобно глядели и уезжали из-под носа. Один таксист объяснил: в городе было уже несколько случаев, когда пассажир расплачивался с шофером червонцем, а потом этот червонец оказывался то бумажкой с нарзанной бутылки, то пчелой... «Вчера в этом Варьете какой-то гадюка-фокусник сеанс с червонцами сделал...»

В канцелярии Зрелищной комиссии царила какая-то суматоха: женщины бились в истерике, кричали и рыдали. Из кабинета председателя раздавался его грозный голос, но самого председателя не было: «за огромным письменным столом сидел пустой костюм и не обмакнутым в чернила сухим пером водил по бумаге». Трясясь от волнения, секретарша рассказала Василию Степановичу, что утром в приемную вошел «кот, здоровый, как бегемот», и прямо в кабинет. Развалился в кресле: «Я, говорит, с вами по дельцу пришел потолковать». Председатель нахалу ответил, что занят, а тот: «Ничем вы не заняты!» Тут терпение Прохора Петровича лопнуло: «Вывести его вон, черти б меня взяли!» И тут секретарша увидела, как кот исчез, а на месте председателя сидит пустой костюм: «И пишет, пишет! С ума сойти! По телефону говорит!»

Тут пришла милиция, и Василий Степанович поспешил удалиться. Он отправился в филиал комиссии. В здании филиала творилось невообразимое: едва кто-нибудь из служащих открывал рот, из его уст лилась песня: «Славное море, священный Байкал...» «Хор начал разрастаться, и, наконец, песня загремела во всех углах филиала». Поражало то, что хористы пели очень складно. Прохожие останавливались, удивляясь веселью, царящему в филиале. Появился доктор, а с ним милиционер. Служащих отпаивали валерьянкой, но они все пели и пели. Наконец секретарша смогла объяснить. Заведующий «страдал манией организации всякого рода кружков», «очки втирал начальству». И вот сегодня он пришел с каким-то неизвестным в клетчатых брючках и треснутом пенсне и представил его специалистом по организации хоровых кружков. В обеденный перерыв заведующий обязал всех петь. Клетчатый начал руководить хором. Грянули «Славное море». Потом тип куда-то исчез, но остановить песню уже было нельзя. Так и поют до сих пор. Подъехали грузовики, и весь состав филиала отправили в клинику Стравинского.

 

Наконец Василий Степанович добрался до окошечка «Прием сумм» и заявил, что хочет сдать деньги от Варьете. Но когда он распаковал пакет, «перед глазами замелькали иностранные деньги». «Вот он, один из этих штукарей из Варьете», — послышался грозный голос над онемевшим бухгалтером. И тут же Василия Степановича арестовали».

Глава 18. Неудачные визитеры

В это самое время в Москву из Киева прибыл дядя Берлиоза, Поплавский, получивший странную телеграмму: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз».

Поплавский приехал с одной целью - «квартира в Москве! Это серьезно... Нужно было унаследовать квартиру племянника». Явившись в правление, он обнаружил, что ни предателя, ни секретаря нет. Поплавский пошел в квартиру племянника. Дверь была открыта. Из кабинета вышел Коровьев. Он затрясся от слез, рассказывая, как задавило Берлиоза: «Начисто! Верите - раз! Голова — прочь!..» - и стал содрогаться в рыданиях. Поплавский спросил, не он ли послал телеграмму, но Корвьев указал на кота. Кот встал на задние лапы и раскрыл пасть: «Ну, я дал телеграмму. Дальше что?» У Поплавского закружилась голова, руки и ноги отнялись. «Паспорт!» — тявкнул кот и протянул пухлую лапу. Поплавский выхватил паспорт. Кот надел очки: «Каким отделением выдан документ?.. Ваше присутствие на похоронах отменяется! Потрудитесь уехать к месту жительства». Выбежал Азазелло, маленький, рыжий, с желтым клыком: «Возвращайся немедленно в Киев, сиди там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве не мечтай, ясно?» Рыжий вывел Поплавского на площадку, вытащил из его чемодана курицу и так ударил его по шее, что «все смешалось в глазах Поплавского», он полетел вниз по лестнице. Навстречу поднимался «какой-то малюсенький пожилой человек», поинтересовавшийся, где квартира № 50. Поплавский показал и решил посмотреть, что произойдет. Через некоторое время, «крестясь и что-то бормоча, пролетел человечек с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысиной и в совершенно мокрых штанах... и вылетел во двор». Поплавский кинулся на вокзал.

Человечек был буфетчиком Варьете. Ему открыла дверь девица со шрамом, на которой ничего не было, кроме фартучка. Буфетчик, не зная, куда девать глаза, произнес: «Мне необходимо видеть гражданина артиста». Его провели в гостиную, поражавшую своим убранством. Горел камин, но вошедшего почему-то обдало погребной сыростью. Пахло крепчайшими духами и ладаном. Черный маг сидел в тени, на диване. Едва буфетчик представился, маг заговорил: «В рот ничего не возьму в вашем буфете! Брынза не бывает зеленого цвета. А чай? Это же помои!» Буфетчик начал оправдываться: «Осетрину прислали второй свежести...», на что маг отреагировал: «Свежесть бывает только одна - первая. Если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!» Расстроенный буфетчик попробовал сказать, что он пришел по другому делу. Тогда ему предложили сесть, но скамеечка подломилась, он упал и пролил на штаны красное вино. Наконец буфетчику удалось сказать, что деньги, которыми вчера расплачивались посетители, утром оказались резаной бумагой. Маг возмутился: «Это низко! Ведь вы — человек бедный? У вас сколько имеется сбережений?» Буфетчик замялся. «Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, — отозвался из соседней комнаты треснувший голос, — и дома под полом двести золотых десяток». На это Воланд сказал: «Ну, конечно, это не сумма, хотя, впрочем, и она, собственно вам не нужна. Вы когда умрете?» Буфетчик возмутился. Тот же дрянной голос произнес: «Умрет он через девять месяцев от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате». Буфетчик сидел неподвижно и очень постарел... щеки обвисли, и нижняя челюсть отвалилась. Он еле выбрался из квартиры, но понял, что забыл шляпу и вернулся. Надев шляпу, он вдруг почувствовал что-то не то. Шляпа оказалась бархатным беретом. Берет мяукнул, обернулся котом и вцепился буфетчику в лысину. Вырвавшись на улицу, буфетчик кинулся к врачам. Профессор не обнаружил у него признаков рака, но велел сдать анализы. Расплатившись червонцами, обрадованный буфетчик покинул кабинет, а профессор увидел вместо червонцев винные этикетки, которые вскоре обернулись черным котенком, а потом воробьем, который нагадил в чернильницу, разбил стекло вдребезги и улетел в окно. Профессор медленно сходил с ума...

 

Часть II

Глава 19. Маргарита

«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»

Возлюбленную мастера звали Маргаритой Николаевной. Она была красива и умна. Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста. Муж был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену. Вдвоем они занимали верх прекрасного особняка близ Арбата. Словом... она была счастлива? Ни одной минуты! Что же нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонек? Очевидно, он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не деньги. Она любила его.

Не застав мастера, она пыталась разузнать о нем, но тщетно. Она вернулась в особняк и затосковала. Она плакала и не знала, кого любит: живого или мертвого? Нужно было или забыть его, или самой умереть...

В тот самый день, когда в Москве происходила нелепая кутерьма, Маргарита проснулась с предчувствием, что сегодня наконец что-то произойдет. Во сне она впервые увидела мастера. Маргарита достала свои сокровища: фотографию мастера, лепестки засохшей розы и обгоревшие листы рукописи и стала перелистывать уцелевшие страницы: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...»

Она вышла из дому, поехала на троллейбусе по Арбату и услышала разговор пассажиров о похоронах какого-то покойника, у которого из гроба украли голову. Ей надо было выходить, и вскоре она сидела на скамейке под Кремлевской стеной и думала о мастере. Мимо проплывала похоронная процессия. Лица у людей были странно растерянные. «Какие странные похороны, - подумала Маргарита. — Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет?.. Интересно знать, кого это хоронят?» «Берлиоза, председателя Массолита», — послышался голос, и удивленная Маргарита разглядела маленького рыжего человека с клыком, сидящего рядом на скамейке. Он поведал, что у покойника стащили голову и что он знает всех литераторов, идущих за фобом. Маргарита попросила показать критика Латунского, и рыжий указал на человека, похожего на патера. Неизвестный обратился к Маргарите по имени и сообщил, что послан к ней по делу. Маргарита не сразу поняла его цели. И лишь когда она услышала знакомые слова: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря...», побелела лицом и заговорила: «Вы что-нибудь знаете о нем? Он жив?» «Ну, жив, жив», - неохотно отозвался Азазелло. Он передал Маргарите приглашение от «одного иностранца», у которого она может узнать о мастере. Она согласилась: «Еду! Еду куда угодно!» Тогда Азазелло вручил ей баночку: «Вечером, ровно в половину десятого, потрудитесь, -раздевшись донага, натереть этой мазью лицо и все тело. Вам ни о чем не придется заботиться, вас доставят куда нужно». Таинственный собеседник исчез, а Маргарита торопливо побежала из Александровского сада вон.

Глава 20. Крем Азазелло

Маргарита сделала все, как велел незнакомец. Она взглянула в зеркало: на нее глядела кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая. Тело Маргариты потеряло вес: она подпрыгнула и повисла в воздухе. «Ай да крем!» -закричала Маргарита. Она ощутила себя свободной, свободной от всего. Она поняла, что покидает прежнюю свою жизнь навсегда. Она написала мужу записку: «Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай».

Маргарита оставила все свои наряды ополоумевшей от такой перемены домработнице Наташе и решила напоследок подшутить над соседом, Николаем Ивановичем, возвращавшимся домой. Она села на подоконник боком, лунный свет лизнул ее. Увидев Маргариту, Николай Иванович безвольно опустился на скамейку. Она заговорила с ним как ни в чем не бывало, но тот от смущения не мог выговорить ни слова. Зазвонил телефон, Маргарита схватила трубку. «Пора! Вылетайте, — заговорил Азазелло. Когда будете пролетать над воротами, крикните: «Невидима!» Полетайте над городом, попривыкнете, а затем на юг, вон из города, и прямо на реку. Вас ждут!»

Маргарита повесила трубку, и тут в соседней комнате что-то деревянно стало биться в дверь. Половая щетка влетела в спальню. Маргарита взвизгнула от восторга, вскочила на нее верхом и вылетела в окно. Николай Иванович застыл на скамейке. «Прощайте навсегда! Я улетаю! - кричала Маргарита. - Невидима! Невидима!» Она вылетела в переулок. Вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс.

 

Глава 21. Полет

«Невидима и свободна!» Маргарита полетела по переулкам, пересекла Арбат, заглядывая в окна домов. Надпись на роскошном доме «Дом Драмлита» привлекла ее внимание. Она нашла список жильцов и выяснила, что ненавистный критик Латунский, погубивший мастера, живет здесь. Поднялась вверх, но на звонки в квартире никто не отвечал. Латунскому повезло, что его не оказалось дома, это спасло его от встречи с Маргаритой, «ставшей ведьмой в эту пятницу». Тогда Маргарита полетела к окнам восьмого этажа и проникла в квартиру. «Говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер...» Маргарита разломала молотком рояль, зеркальный шкаф, открыла краны в ванной, ведрами носила воду и выливала в ящики письменного стола... Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но все казалось ей мало. Напоследок она разбила люстру, и все оконные стекла квартиры. Она стала крушить, и другие окна. В доме шла паника. Неожиданно дикий разгром прекратился. В третьем этаже Маргарита увидела испуганного мальчика лет четырех. «Не бойся, не бойся, маленький! — сказала она. - Это мальчишки стекла били». «А ты где, тетя?» «А меня нету, я тебе снюсь». Она уложила мальчика, убаюкала его и вылетела в окно.

Маргарита летела все выше и выше и скоро увидела, «что она наедине с летящей над нею и слева луною». Она догадалась, что летит с чудовищной скоростью: внизу мелькали огни городов, реки... Она опустилась пониже и полетела медленнее, всматриваясь в черноту ночи, вдыхая запахи земли. Вдруг мимо пролетел какой-то «сложный темный предмет»: Маргариту догнала Наташа. Она нагая летела на толстом борове, зажимавшем в передних копытцах портфель. На борове были шляпа и пенсне. Маргарита узнала Николая Ивановича. «Хохот ее загремел над лесом, смешавшись с хохотом Наташи». Наташа созналась, что намазалась остатками крема и с ней произошло то же, что с ее хозяйкой. Явившийся Николай Иванович ошалел он ее внезапной красоты и принялся соблазнять, сулить деньги. Тогда Наташа мазнула его кремом, и он обратился в борова. Наташа прокричала: «Маргарита! Королева! Упросите, чтоб меня оставили! Вам все сделают, вам власть дана!», сжала пятками бока борова и вскоре оба пропали в темноте.

Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка. Она подлетела к реке и кинулась в воду. Вдоволь наплававшись в теплой воде, выбежала, оседлала щетку и перенеслась на противоположный берег. Под вербами ударила музыка: толстомордые лягушки играли на деревянных дудочках бравурный марш в честь Маргариты. Прием ей оказан был самый торжественный. Прозрачные русалки замахали Маргарите водорослями, нагие ведьмы стали приседать и кланяться придворными поклонами. «Кто-то козлоногий подлетел и припал к руке, раскинул на траве шелк, предложил прилечь и отдохнуть. Маргарита так и сделала». Козлоногий, узнав, что Маргарита прибыла на щетке, куда-то позвонил и велел прислать машину. Откуда ни возьмись явилась «буланая открытая машина», за рулем которой сидел грач. Маргарита опустилась на широкое заднее сиденье, машина взвыла и поднялась почти к самой луне. Маргарита понеслась в Москву.

Глава 22. При свечах

«После всех волшебств и чудес сегодняшнего вечера Маргарита уже догадывалась, к кому именно в гости ее везут, но это не пугало ее. Надежда на то, что там ей удастся добиться возвращения своего счастья, сделало ее бесстрашной». Вскоре грач опустил машину на совершенно безлюдное кладбище. Клык сверкнул при луне: из-за надгробия выглянул Азазелло. Он сел на рапиру, Маргарита на щетку, и вскоре оба высадились на Садовой около дома № 302-бис. Они беспрепятственно миновали охрану, выставленную милицией, и вошли в квартиру № 50. Было темно, как в подземелье. Поднялись по каким-то ступеням, и Маргарита поняла, что стоит на площадке. Огонек осветил лицо Фагота-Коровьева. Он раскланялся и пригласил Маргариту следовать за ним. Маргариту поразили размеры помещения: «Каким образом все это может втиснуться в московскую квартиру?» Очутившись в необъятном зале, Коровьев рассказал Маргарите, что ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. Но нужна хозяйка. Она должна носить имя Маргариты и должна быть местной уроженкой. «Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве — ни одна не подходит! И, наконец, счастливая судьба...»

Они пошли между колоннами и очутились в небольшой комнате. Пахло серой и смолой. Маргарита узнала Азазелло, одетого во фрак. Нагая ведьма, Гелла, помешивала что-то в кастрюле. Громадный котище сидел перед шахматным столиком. На кровати сидел «тот, кого недавно бедный Иван убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати». Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и черный...

 

Наконец Воланл заговорил: «Приветствую вас, королева!.. Рекомендую вам мою свиту...» Он спросил, есть ли у Маргариты какая-нибудь печаль, отравляющая душу тоска. «Нет, мессир, ничего этого нет, — ответила умница Маргарита, - а теперь, когда я у вас, я чувствую себя совсем хорошо». Воланд показал Маргарите глобус, на котором можно было разглядеть мельчайшие подробности: где-то шла война, взрывались дома, гибли люди...

Приближалась полночь. Воланд обратился к Маргарите: «Не теряйтесь и ничего не бойтесь... Пора!»

Глава 23. Великий бал у сатаны

Маргарита смутно видела окружающее. Ее вымыли в бассейне с кровью, облили розовым маслом, до блеска растерли какими-то зелеными листьями. На ногах оказались туфли с золотыми пряжками из лепестков бледной розы, в волосах - королевский алмазный венец, на груди" — изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Коровьев дал ей совет: «Среди гостей будут различные... но никому никакого преимущества! И еще: не пропустить никого! Хоть улыбочку, хоть поворот головы. Все, что угодно, только не невнимание».

«Бал!» — пронзительно визгнул кот. Маргарита увидела себя в тропическом лесу, его духота сменилась прохладою бального зала. Оркестр человек в полтораста играл полонез. Дирижером был Иоганн Штраус. В следующем зале стояли стены роз и камелий, между ними били фонтаны шампанского. На эстраде человек в красном фраке дирижировал джазом. Вылетели на площадку. Маргариту установили на место, под рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка. «Маргарита была в высоте, и из-под ног ее вниз уходила грандиозная лестница, крытая ковром». Вдруг что-то грохнуло внизу в громадном камине, и из него выскочила виселица с болтающимся на ней прахом. Прах ударился об пол, и из него выскочил черноволосый красавец во фраке. Из камина выскочил гроб, крышка отскочила; второй прах сложился в нагую вертлявую женщину... Это были первые гости; как пояснил Коровьев, господин Жак - убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик...

Один за другим из камина начали появляться другие гости, и каждый прикладывался к колену Маргариты и восхищался королевой. Среди них были отравители, убийцы, разбойники, предатели, самоубийцы, шулеры, палачи... Одна из женщин, необыкновенно красивая, тридцать лет назад убила собственного незаконнорожденного ребенка: засунула ему в рот платок и закопала в лесу. Теперь этот платок камеристка кладет ей на столик этот платок. Женщина сжигала его, топила в реке - платок каждое утро оказывался на столике. Маргарита заговорила с женщиной (ее звали Фрида): «Любите ли вы шампанское? Напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте».

«Маргарита ежесекундно ощущала прикосновение губ к колену, ежесекундно вытягивала вперед руку для поцелуя, лицо ее стянуло в неподвижную маску привета». Прошел час, другой... Ноги Маргариты подгибались, она боялась заплакать. В конце третьего часа поток гостей начал иссякать. Лестница опустела. Маргарита вновь оказалась в комнате с бассейном и повалилась на пол от боли в руке и ноге. Ее растерли, размяли тело, и она ожила.

Она облетела залы: в одном бесновался обезьяний джаз, в другом гости купались в бассейне с шампанским... «Во всей этой кутерьме запомнилось одно совершенно пьяное женское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности умоляющими глазами» —лицо Фриды. Потом Маргарита летела над адскими топками, видела какие-то темные подвалы, белых медведей, играющих на гармониках... И во второй раз силы ее стали иссякать...

В третий свой выход она оказалась в бальном зале. Пробило полночь, и она увидела Воланда. Перед ним на блюде лежала отрезанная голова. Это была голова Берлиоза с живыми, полными мысли и страдания глазами. Воланд обратился к ней: «...каждому будет дано по его вере. Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие!» И тут на блюде оказался череп на золотой ноге. Крышка черепа откинулась...

В зал вступил новый одинокий гость, барон Майгель, служащий Зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с достопримечательностями Москвы, наушник и шпион. Он явился на бал «с целью подсмотреть и подслушать все,

что можно». В ту же минуту Майгель был застрелен, кровь брызнула, Коровьев подставил чашу под бьющую струю и передал ее Воланду. Воланд поднес чашу Маргарите и повелительно сказал: «Пей!» У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло. Она сделала глоток, и сладкий ток побежал по ее жилам, в ушах начался звон. Ей показалось, что кричат петухи. Толпы гостей начали терять свой облик, рассыпались в прах. Все съежилось, не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий. «А просто было, что было — скромная гостиная» с приоткрытой дверью. «И в эту приоткрытую дверь и вошла Маргарита».

 

Глава 24. Извлечение мастера

«В спальне Воланда все оказалось, как было до бала». «Ну что, вас очень измучили?» — спросил Воланд. «О нет, мессир», -ответила Маргарита чуть слышно. Воланд велел ей выпить стакан спирта: «Ночь полнолуния — праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных и слуг. Как чувствуете вы себя? Как прошел бал?» Коровьев затрещал: «Потрясающе! Все очарованы, влюблены... Склько такта, обаяния и шарма!» Воланд чокнулся с Маргаритой. Она покорно выпила, но ничего плохого не произошло. Вернулись силы, она почувствовала волчий голод, но опьянения не было. Вся компания принялась за ужин...

Свечи оплывали. Наевшуюся Маргариту охватило чувство блаженства. Она подумала, что близится утро, и робко сказала: «Пожалуй, мне пора...» Ее нагота вдруг стала стеснять ее. Воланд дал ей свой засаленный халат. Черная тоска как-то сразу подкатила к сердцу Маргариты. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды никто, по-видимому, ей не собирался предлагать, никто ее не удерживал. Идти ей было некуда. «Только бы выбраться отсюда, — подумала она, — а там уж я дойду до реки и утоплюсь».

Воланд спросил: «Может быть, что-нибудь хотите сказать на прощанье?» «Нет, ничего, мессир, — с гордостью ответила Маргарита. - Я ничуть не устала и очень веселилась на балу. Так что, если бы он продолжался еще, я охотно бы предоставила мое колено для того, чтобы к нему прикладывались тысячи висельников и убийц». Глаза ее наполнялись слезами. «Верно! Так и надо! Мы вас испытывали, - сказал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут... Чего вы хотите за то, что сегодня были у меня хозяйкой?» Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные слова, как вдруг побледнела, вытаращила глаза и заговорила: «Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка». Воланд усмехнулся: «Вы, судя по всему, человек исключительной доброты?» «Нет, — ответила Маргарита, — я подала Фриде твердую надежду, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло».

Воланд сказал, что Маргарита сама может исполнить обещанное. Маргарита крикнула: «Фрида!», и когда та появилась и простерла к ней руки, сказала величественно: «Тебя прощают. Не будут больше подавать платок». Воланд повторил свой вопрос Маргарите: «Что вы хотите для себя?» И она сказала: «Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию же секунду, вернули моего любовника, мастера». Тут в комнату ворвался ветер, распахнулось окно, и в ночном свете появился мастер. Маргарита подбежала к нему, целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке... Слезы бежали по ее лицу. Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал: «Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. Мне страшно... у меня опять начались галлюцинации...»

Мастеру дали выпить — взор его стал уже не так дик и беспокоен. Он представился душевнобольным, но Маргарита вскричала: «Ужасные слова! Он мастер, мессир! Вылечите его!» Мастер понял, кто перед ним. На вопрос, почему Маргарита называет его мастером, он ответил, что написал роман о Пон-тии Пилате, но сжег его. «Этого быть не может, — ответил Воланд. — Рукописи не горят. Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман». Роман оказался в руках Воланда. Но мастер впал в тоску и беспокойство: «Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной». Маргарита ответила: «Нет, не оставлю, — и обратилась к Воланду: — Прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы все стало, как было». Мастер засмеялся: «Бедная женщина! В этом подвале уже давно живет другой человек...»

И вдруг с потолка обрушился на пол растерянный гражданин в одном белье и с чемоданом. От страха он трясся и приседал. Это был Алоизий Могарыч, написавший жалобу на мастера с сообщением, что он хранит у себя нелегальную литературу, и занявший потом его комнаты. Маргарита вцепилась в его лицо ногтями, он в ужасе оправдывался. Азазелло приказал: «Вон!», и Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло в окно. Воланд сделал так, чтобы из лечебницы исчезла история болезни мастера, а из домовой книги — прописка Апоизия; снабдил мастера и Маргариту документами.

 

На прощанье решились судьбы замешанных в эту историю: Наташу, по ее просьбе, оставили в ведьмах, Николая Иваныча вернули домой, Варенуха умолил отпустить его из вампиров и обещал больше никогда не лгать и не хамить.

Мастер сказал: «У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, — он положил руку на голову Маргариты. — Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал... Роман мой мне ненавистен, я слишком много испытал из-за него». Он готов нищенствовать, надеется, что Маргарита образумится и уйдет от него. Воланд возразил: «Не думаю... А ваш роман вам принесет еще сюрпризы... Желаю вам счастья!»

Мастер и Маргарита покинули квартиру № 50 и вскоре были уже в своем подвале. Маргарита перелистывала страницы воскресшей рукописи: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...»

Глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Странную тучу принесло с моря к концу дня... Ливень хлынул неожиданно... Ураган терзал сад. Под колоннами дворца лежал на ложе прокуратор. Наконец он услышал долгожданные шаги, и показался человек в капюшоне с очень приятным лицом и лукавыми щелочками глаз. Прокуратор заговорил о том, что мечтает вернуться в Кесарию, что нет более безнадежного места на земле, чем Ершалаим: «Все время тасовать войска, читать доносы и ябеды», иметь дело с фанатиками, ожидающими мессию... Прокуратора интересовало, не было ли со стороны толпы попыток возмущения во время казни и давали ли осужденным напиток перед повешением на столбы. Гость, которого звали Афраний, ответил, что никаких возмущений не было и что Га-Ноцри отказался от напитка и сказал, что не винит за то, что у него отняли жизнь. Еще Га-Ноцри сказал, что «в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость». Прокуратор велел похоронить тела всех троих казненных тайно и приступил к самому деликатному вопросу. Речь шла об Иуде из Кириафа, который «деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа». Гость ответил, что деньги должны вручить Иуде сегодня вечером во дворце Каифы. Прокуратор попросил дать характеристику этому Иуде. Афраний рассказал: это молодой человек, очень красивый, не фанатик, имеет одну страсть — к деньгам, работает в меняльной лавке. Тогда прокуратор намеками дал понять Афранию, что Иуда должен быть зарезан этой ночью кем-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенных чудовищным предательством менялы, а деньги должны быть подброшены первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги». Афраний принял к сведению косвенное указание прокуратора.

Глава 26. Погребение

Прокуратор как будто на глазах постарел, сгорбился, стал тревожен. Он силился понять, в чем причина его душевных мучений. Он быстро понял это, но попытался обмануть себя. Он подозвал собаку, гигантского пса Бангу, единственное существо, которое он любил. Пес понял, что хозяина постигла беда...

«В это время гость прокуратора находился в больших хлопотах». Он командовал тайной стражей прокуратора. Он распорядился послать команду для тайных похорон казненных, а сам отправился в город, разыскал женщину по имени Низа, пробыл у нее не более пяти минут и покинул дом. «Дальнейший путь его никому не известен». Женщина же заспешила, оделась и вышла из дому.

В это самое время из другого переулка вышел молодой горбоносый красавец и направился ко дворцу первосвященника Каифы. После посещения дворца человек радостно заспешил обратно. По дороге он встретил знакомую женщину. Это была Низа. Она волновала Иуду, он попытался проводить ее. Посопротивлявшись немного, женщина назначила Иуде свидание за городом, в укромном гроте и быстро ушла. Иуда загорелся от нетерпения, ноги сами понесли его из города. Вот он уже вышел за городские ворота, вот поднялся в гору... Цель Иуды была близка. Он негромко крикнул: «Низа!» Но вместо Низы двое темных фигур преградили ему дорогу и потребовали сказать, сколько денег он получил. Иуда вскричал: «Тридцать тетрадрахм! Берите все, но отдайте жизнь!» Один человек выхватил у Иуды кошель, другой ударил влюбленного под лопатку ножом. Тут же первый всадил свой нож ему в сердце. Вышел третий - человек в капюшоне. Убедившись, что Иуда мертв, он направился ко дворцу Ирода Великого, где жил прокуратор.

 

Понтий Пилат в это время спал. Во сне он видел, как поднимается по светящейся дороге прямо к луне в сопровождении Банги, а рядом с ним идет бродячий философ. Они спорили о чем-то сложном и важном. Ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Иешуа говорил, что трусость один из самых страшных пороков, а Пилат возражал: трусость — это самый страшный порок. Он уже был готов на все, лишь бы спасти от казни ни в чем не повинного безумного мечтателя и врача. Жестокий прокуратор от радости плакал и смеялся во вне. Тем ужаснее было пробуждение: он тут же вспомнил про казнь.

Доложили, что прибыл начальник тайной стражи. Он показал прокуратору мешок с деньгами, пропитанный кровью Иуды и подброшенный в дом первосвященника. Этот мешок вызвал большое волнение у Каифы, он немедленно пригласил Афрания, и начальник тайной стражи взялся за расследование. По намекам Афрания Пилат убедился, что его желание выполнено: Иуда мертв, Кайфа унижен, убийц не найдут. Пилат даже высказал предположение, что Иуда покончил с собой: «Я готов спорить, что через самое короткое время слухи об этом поползут по всему городу».

Оставалось второе поручение. Афраний доложил, что погребение казненных состоялось, но что третье тело нашли с трудом: некий Левий Матвей прятал его. Тела похоронили в пустынном ущелье, а Левия Матвея доставили к прокуратору. Левий Матвей «был черен, оборван, смотрел по-волчьи, походил на городского нищего». Прокуратор предложил ему сесть, но он отказался: «Я грязный». Прокуратор спросил, зачем ему был нужен нож, Левий Матвей ответил. Тогда прокуратор приступил к главному: «Покажи хартию, где записаны слова Иешуа». Левий Матвей решил, что хартию хотят отобрать, но Пилат успокоил его и стал разбирать слова, записанные Левием Матвеем на пергаменте: «Смерти нет... мы увидим чистую реку воды жизни... большего порока... трусость». Прокуратор предложил Левию Матвею службу в его богатой библиотеке, но тот отказался: «Нет, ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть в лицо мне после того, как ты его убил». Тогда Пилат предложил ему денег, но он опять отказался. Вдруг Левий Матвей признался, что собирается зарезать сегодня одного человека, Иуду. Каково же было его удивление, когда прокуратор сказал, что Иуда уже зарезан и сделал это сам Понтий Пилат...

 

Глава 27. Конец квартиры № 50

В подвале наступило утро. Маргарита отложила рукопись. Душа ее находилась в полном порядке. Все было так, как будто так и должно быть. Она легла и заснула без сновидений.

Но в это время, на рассвете субботы, не спали в одном учреждении, где велось следствие по делу Воланда. Были взяты показания председателя акустической комиссии Семплеярова, некоторых дам, пострадавших после сеанса, курьера, побывавшего в квартире № 50. Квартиру тщательно обследовали, однако она оказалась пустой. Расспросили Прохора Петровича, председателя Зрелищной комиссии, который вернулся в свой костюм, как только милиция вошла в его кабинет, и даже одобрил все резолюции, наложенные его пустым костюмом.

Выходило несусветное: тысячи человек видели этого мага, а найти его никакой возможности не было. Обнаружили пропавших Римского (в Ленинграде) и Лиходеева (в Ялте), Варенуха объявился через двое суток. Удалось привести в порядок поющих «Славное море» служащих. Никанор Иванович Босой и конферансье Бенгальский, которому отрывали голову, нашлись в сумасшедшем доме. Туда же пришли допросить Ивана Бездомного.

Следователь ласково представился и сказал, что пришел потолковать о происшествиях на Патриарших прудах. Но, увы, Иванушка совершенно изменился: равнодушие чувствовалось во взгляде, его больше не трогала судьба Берлиоза. Перед приходом следователя Иван видел во сне древний город, римские кентурии, человека в белой мантии с красным подбоем, желтый холм с опустевшими столбами... Ничего не добившись, следователь ушел. В трижды проклятой квартире, несомненно, кто-то был: временами слышались звуки патефона, отвечали на телефонные звонки, но всякий раз в квартире никого не оказывалось. Допрошенные Лиходеев, Варенуха и Римский выглядели страшно напуганными и все как один умоляли заключить их в бронированные камеры. Показания Николая Ивановича дали «возможность установить, что Маргарита Николаевна, а равно также и ее домработница Наташа исчезли без всякого следа». В городе возникали и расплывались совершенно невозможные слухи.

Когда большая компания мужчин в штатском, разделившись, окружала квартиру № 50, Коровьев и Азазелло сидели в столовой. «А что это за шаги такие на лестнице», — спросил Коровьев. «А это нас арестовывать идут», — ответил Азазелло. Открылась дверь, по всем комнатам мгновенно рассыпались люди, но нигде никого не нашли, только в гостиной на каминной полке сидел громадный черный кот. Он держал в лапах примус. «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус», — недружелюбно насупившись, проговорил кот. Взвилась шелковая сеть, но бросавший ее почему-то промахнулся и разбил кувшин. «Ура!» — заорал кот и выхватил из-за спины браунинг, но его опередили: выстрел маузера сразил кота, он шлепнулся вниз и слабым голосом сказал, раскинувшись в кровавой луже: «Все кончено, отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землей... Единственно, что может спасти смертельно раненого кота, это глоток бензина...» Он приложился к отверстию примуса и хлебнул бензину. Тотчас кровь перестала струиться. Кот вскочил живой и бодрый и в мгновение ока оказался высоко над вошедшими, на карнизе. Карниз сорвали, но кот уже был на люстре. Прицелившись, летая, как маятник, он открыл стрельбу. Пришедшие метко стреляли в ответ, но никто не оказался не только убит, но даже ранен. На лицах появилось выражение полного недоумения. Был брошен аркан, люстра сорвалась, а кот переместился опять под потолок: «Я совершенно не понимаю причин такого резкого обращения со мной...» Раздались и другие голоса: «Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора». Кот произнес: «Извините, не могу больше беседовать, нам пора». Он плеснул вниз бензином, и этот бензин сам собой вспыхнул. Загорелось необыкновенно быстро и сильно. Кот прыгнул в окно, взобрался на крышу и скрылся. Квартира полыхала. Вызвали пожарных. «Мечущиеся во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого этажа вылетели три темных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт обнаженной женщины».

 

Глава 28. Последние похождения Коровьева и Бегемота

Через четверть часа после пожара на Садовой у магазина на Смоленском рынке появился гражданин в клетчатом и с ним черный крупный кот. Швейцар преградил было дорогу: «С котами нельзя!», но тут же увидел толстяка с примусом, действительно смахивающего на кота. Эта парочка сразу не понравилась швейцару. Коровьев стал громко расхваливать магазин, затем направился в отдел гастрономии, потом к кондитерскому и предложил своему спутнику: «Кушай, Бегемот». Толстяк взял свой примус под мышку и принялся уничтожать мандарины прямо с кожурой. Продавщицу обуял ужас: «Вы с ума сошли! Чек подавайте!» Но Бегемот выдернул из горы шоколадных плиток нижнюю и с оберткой отправил в рот, затем запустил лапу в бочку с селедкой и проглотил парочку. Заведующий магазином вызвал милицию. Пока она не появилась, Коровьев и Бегемот спровоцировали скандал и драку в магазине, а затем коварный Бегемот окатил из примуса прилавок бензином, и он вспыхнул сам собой. Продавщицы завизжали, публика шарахнулась из кондитерского отдела назад, зазвенели и посыпались стекла в зеркальных дверях, а оба негодяя куда-то девались...

Ровно через минуту они оказались около писательского дома. Коровьев мечтательно произнес: «Приятно думать, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов... Удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома, объединившего под своею кровлей несколько тысяч сподвижников, решивших беззаветно отдать свою жизнь на служение Мельпомене, Полигимнии и Талии...» Они решили перед дальнейшим путешествием закусить в ресторане «Грибоедов», но у входа были остановлены гражданкой, которая потребовала у них удостоверения. «Вы - писатели?» «Безусловно, — с достоинством ответил Коровьев. — Чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение?» «Вы не Достоевский... Достоевский умер!» — сказала сбитая с толку гражданка. «Протестую! — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!»

Наконец шеф ресторана, Арчибальд Арчибальдович велел не только пропустить сомнительных оборванцев, но и обслужить их по высшему классу. Сам он вился вокруг парочки, всячески стараясь угодить. Арчибальд Арчибальдович был умен и наблюдателен. Он сразу догадался, кто его посетители, и ссориться с ними не стал.

На веранду стремительно вышли трое мужчин с револьверами в руках, передний крикнул звонко и страшно: «Ни с места!» и все трое открылди стрельбу, целясь в голову Коровьеву и Бегемоту. Оба сейчас же растаяли в воздухе, а из примуса ударил столб огня. Огонь поднялся до самой крыши и пошел внутрь писательского дома...

Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена

На каменной террасе одного из самых красивых московских зданий сидели Воланд и Азазелло, оба одетые в черное. Они наблюдали за пожаром в Грибоедове. Воланд обернулся и увидел, как к ним подходит оборванный, мрачный человек в хитоне. Это был бывший сборщик податей, Левий Матвей: «Я к тебе, дух зла и повелитель теней». Он не стал здороваться с Волан-дом: «Я не хочу, чтобы ты здравствовал», на что тот усмехнулся: «Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?» Левий Матвей сказал: «Он прислал меня... Он прочитал сочинение мастера и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем». «А что же вы не берете его к себе, в свет?» - спросил Воланд. «Он не заслужил света, он заслужил покой», — печально сказал Левий.

 

Воланд отправил Азазелло исполнить просьбу, а перед ним уже стояли Коровьев и Бегемот. Они наперебой рассказывали о пожаре в Грибоедове — здание сгорело дотла неизвестно почему: «Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали... И вдруг - трах, трах! Выстрелы...» Воланд остановил их болтовню, поднялся, подошел к балюстраде и долго молча глядел вдаль. Потом сказал: «Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь».

Вскоре тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза.

Глава 30. Пора! Пора!

Мастер и Маргарита оказались в своем подвале. Мастеру не верится, что они вчера были у сатаны: «Теперь вместо одного сумасшедшего двое! Нет, это черт знает что такое, черт, черт!» Маргарита отвечает: «Ты сейчас невольно сказал правду, черт знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит! Как я счастлива, что вступила с ним в сделку! Придется вам, мой милый, жить с ведьмой!» «Меня похитили из лечебницы, вернули сюда... Предположим, что нас не хватятся... Но скажи мне, чем и как мы будем жить?» В этот момент в оконце показались тупоносые ботинки и голос сверху спросил: «Алоизий, ты дома?» Маргарита подошла к окну: «Алоизий? Его арестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия?» В то же мгновение человек за окном исчез.

Мастер все же не верит, что их оставят в покое: «Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе!» Маргарита покачала головой: «Ах ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь вчера тряслась нагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь?» Тогда мастер вытер глаза и сказал твердо: «Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия... Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни... Ну что же, вместе и понесем ее».

В оконце послышался голос: «Мир вам!» — это пришел Азазелло. Он посидел немного, выпил коньяку и наконец сказал: «А уютный подвальчик! Один только вопрос, что в нем делать, в этом подвальчике?.. Мессир приглашает вас сделать небольшую прогулку... Он прислал вам подарок - бутылку вина. Это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи...» Все трое сделали по большому глотку. «Тотчас предгрозовой свет начал гаснуть в глазах мастера, дыхание его перехватило, он почувствовал, что настает конец». Смертельно побледневшая Маргарита, простирая к нему руки, сползала на пол... «Отравитель...» — успел крикнуть мастер.

Азазелло начал действовать. Через несколько мгновений он был в особняке, в котором жила Маргарита Николаевна. Он видел, как мрачная, дожидающаяся своего мужа женщина внезапно побледнела, схватилась за сердце и упала на пол... Через мгновение он опять был в подвале, разжал зубы отравленной Маргариты и влил туда несколько капель того же вина. Маргарита пришла в себя. Так же он оживил и мастера. «Нам пора, — сказал Азазелло. — Уже гремит гроза... Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее».

Азазелло вытащил из печки горящую головню и поджег скатерть. Мастер и Маргарита включились в начатое. «Гори, прежняя жизнь!.. Гори, страдание!» Все трое вместе с дымом выбежали из подвала. Трое черных коней храпели во дворике, взрывали фонтанами землю. Вскочив на коней, Азазелло, мастер и Маргарита взвились к тучам. Они пролетели над городом. Над ними вспыхивали молнии. Оставалось попрощаться с Иваном. Подлетели к клинике Стравинского, вошли к Иванушке, невидимые и незамеченные. Иван не удивился, а обрадовался: «А я все жду, жду вас... Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня теперь другое интересует... Я туг пока лежал, очень многое понял». Мастер взволновался: «А вот это хорошо... Вы о нем продолжение напишите!» Пора было улетать. Маргарита на прощание поцеловала Ивана: «Бедный, бедный... все у вас будет так, как надо... вы уж мне поверьте». Мастер чуть слышно сказал: «Прощай, ученик!» — и оба растаяли...

Иванушка впал в беспокойство. Он позвал фельдшерицу и спросил: «Что там, рядом, в сто восемнадцатой комнате сейчас случилось?» «В восемнадцатой? — переспросила Прасковья Федоровна, и глаза ее забегали. - А ничего там не случилось...» Но Ивана нельзя было обмануть: «Вы лучше прямо говорите. Я ведь через стену все чувствую». «Скончался сосед ваш сейчас», - прошептала она. «Я так и знал! — ответил Иван. — Я уверяю вас, что сейчас в городе еще скончался один человек. Я даже знаю кто - это женщина».

 

Глава 31. На Воробьевых горах

Грозу унесло, и стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте виднелись три силуэта: Воланда, Коровьева и Бегемота. Возле них опустился Азазелло с мастером и Маргаритой. «Пришлось вас побеспокоить, — заговорил Воланд, - но не думаю, чтоб вы об этом пожалели... Попрощайтесь с городом. Нам пора».

Мастер побежал к обрыву, холма: «Навсегда! Это надо осмыслить». Щемящая грусть сменилась сладковатой тревогой, волнение перешло в чувство глубокой и кровной обиды. Она сменилась горделивым равнодушием, а оно — предчувствием постоянного покоя...

Бегемот прервал молчание: «Разрешите мне, мэтр, свистнуть перед скачкой на прощание». «Ты можешь испугать даму», -ответил Воланд. Но Маргарита попросила: «Разрешите ему свистнуть. Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье?»

Воланд кивнул Бегемоту, тот вложил пальцы в рот и свистнул. У Маргариты зазвенело в ушах, конь вздыбился, посыпались сухие сучья с деревьев, у пассажиров в речном трамвайчике снесло несколько кепок в воду. Коровьев тоже решил свистнуть. Маргариту вместе с конем бросило саженей на десять в сторону, рядом с ней вырвало с корнем дуб, вода в реке вскипела, на противоположный берег вынесло речной трамвай.

«Ну, что же, — обратился Воланд к мастеру. - Все счеты оплачены? Прощание свершилось?.. Пора!!» Кони рванулись, и всадники поднялись вверх и поскакали. Маргарита обернулась: город ушел в землю и оставил по себе только туман».

Глава 32. Прощение и вечный приют

«Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля!.. Кто много страдал перед смертью, тот это знает. И он без сожаления покидает туманы земли, он отдается с легким сердцем в руки смерти...»

 

Волшебные кони утомились и несли своих всадников медленно. Ночь густела, летела рядом... Когда же навстречу начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда. Коровьев-Фагот обратился темно-фиолетовым рыцарем с мрачнейшим, никогда не улыбающимся лицом... Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота. Тот, кто был котом, оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом в мире. Луна изменила и лицо Азазелло: оба глаза стали одинаковыми, пустыми и черными, а лицо белым и холодным — это был демон-убийца. Воланд летел тоже в своем настоящем обличье... Так летели в молчании долго. Остановились на каменистой плоской вершине. Луна заливала площадку и освещала белую фигуру человека в кресле и лежащую рядом громадную собаку. Человек и собака неотрывно смотрели на луну.

«Ваш роман прочитали, - обратился Воланд к мастеру, - и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен». Вот ваш герой. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но в полнолуние его терзает бессонница. Когда он спит, видит одно и то же: он хочет пойти по лунной дороге с Га-Ноцри, но никак не может, приходится разговаривать с самим собой. Он говорит, что ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу, что охотно поменялся бы участью с бродягой Левием Матвеем. Воланд снова обратился к мастеру: «Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!» И мастер крикнул так, что эхо запрыгало по горам: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!» Проклятые скалистые горы упали. Протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней побежал пес, а затем и сам человек в белом плаще с кровавым подбоем.

Воланд направил мастера по дороге, где их с Маргаритой ждал дом под вишнями. Сам он со своей свитой кинулся в провал и пропал. Мастер и Маргарита увидели рассвет. Они шли через каменистый мостик, перекинутый через ручей, по песчаной дороге, наслаждались тишиной. Маргарита говорила: «Смотри, вон впереди твой вечный дом. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград... Ты будешь засыпать с улыбкой на губах, станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я». Мастеру казалось, что ее слова струятся, как ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами, стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, прощенный в ночь на воскресение жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат.

 

Эпилог

Что же было дальше в Москве? В течение долгого времени шел тяжелый гул самых невероятных слухов о нечистой силе. «Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров и чревовещателей». Следствие продолжалось долго. Пострадали, уже после исчезновения Воланда, сотни черных котов, которых бдительные граждане истребляли или притаскивали в милицию. Произошло несколько арестов: задержанными были люди с фамилиями, похожими на Воланда, Коровьева... В общем, было большое брожение умов...

Прошло несколько лет, и граждане стали забывать произошедшее. Многое изменилось в жизни тех, кто пострадал от Воланда и его присных. Жор Бенгальский поправился, но службу в Варьете вынужден был покинуть. Варенуха приобрел всеобщую популярность и любовь за свою невероятную отзывчивость и вежливость. Степа Лиходеев стал заведовать гастрономом в Ростове, стал молчалив и сторонится женщин. Римский уволился из Варьете, поступил в театр детских кукол. Семплеяров стал заведующим грибнозаготовочным пунктом. Никанор Иванович Босой возненавидел и театр, и поэта Пушкина, и артиста Куролесова... Впрочем, все это Никанору Ивановичу приснилось.

Так, может быть, не было и Алоизия Могарыча? О нет! Этот не только был, но и сейчас существует, и именно в той должности, от которой отказался Римский, - в должности финдирек-тора Варьете. Алоизий был чрезвычайно предприимчивым. Через две недели он жил уже в прекрасной комнате в Брюсовом переулке, а через несколько месяцев — уже сидел в кабинете Римского. Варенуха шепчет иногда в интимной компании, что «такой сволочи, как Алоизий, он будто бы никогда не встречал и что будто бы от этого Алоизия он ждет всего, чего угодно».

«Затянулись правдиво описанные в этой книге происшествия и угасли в памяти. Но не у всех, но не у всех!» Каждый год в весеннее полнолуние под вечер появляется на Патриарших прудах человек лет тридцати. Это — сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев. Он всегда садится на ту самую скамейку... Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Знает, что в молодости стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился и вылечился. Но лишь только приближается полнолуние, он становится беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон. Сидя на скамейке, он разговаривает сам с собой, курит... потом идет в арбатские переулки, к решетке, за которой пышный сад и готический особняк. Он видит всегда одно и то же: сидящего на скамеечке пожилого и солидного человека с бородкой, в пенсне, с чуть поросячьими чертами лица, с устремленными к луне глазами.

Домой профессор возвращается совсем больной. Его жена притворяется, что не замечает его состояния, и торопит его ложиться спать. Она знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться. После укола он будет спать со счастливым лицом... Он видит безносого палача, который колет в сердце привязанного к столбу Гестаса... После укола все меняется: от постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем. На пути к луне с ним рядом идет молодой человек в разорванном хитоне... За ними — гигантский пес. Идущие о чем-то разговаривают, спорят. Человек в плаще говорит: «Боги, боги! Какая пошлая казнь! Но ты мне скажи, ведь ее не было, скажи, не было?» И спутник отвечает: «Ну, конечно, не было, это тебе померещилось». Лунный путь вскипает, лунная река разливается, в потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит за руку пугливо озирающегося человека. Это - номер сто восемнадцатый, ночной гость Ивана. Иван Николаевич протягивает руки: «Так, стало быть, этим и кончилось?» и слышит ответ: «Этим и кончилось, мой ученик». Женщина подходит к Ивану: «Все кончилось и все кончается... И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо».

Она уходит со своим спутником к луне, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается... Вот тогда и спит Иван со счастливым лицом. «Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто: ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат».