Мотивы предвидения в лирике М. Ю. Лермонтова

1. Переплетение поэзии и пророческого дара в традициях мировой культуры.
2. Видение будущего России в стихотворении «Настанет год, России черный год...».
3. Мотивы предчувствия близкой гибели в лирике Лермонтова.

Несомненно, что тема предвидения будущего волновала М. Ю. Лермонтова. В романе «Герой нашего времени», в главе «Фаталист», события развиваются таким образом, что, пожалуй, способны убедить в существовании предопределения. В лирике Лермонтов также не раз обращался к мотивам зловещего предсказания, иррационального предчувствия беды. Однако эти мотивы едва ли стоит приписывать лишь беспокойному, сумрачному характеру поэта. Вводя в поэтическое произведения мотив пророчества, Лермонтов следовал традиции, восходящей к глубокой древности.

 

Как известно, в пантеоне древнегреческих богов покровителем поэзии считали Аполлона. Но и знаменитые пифии, пророчицы храма в Дельфах, также являлись жрицами этого божества. В древности и даже в Средневековье поэтический дар расценивался как особый знак высших сил: что же удивительного, если Богу угодно раскрывать перед своими избранниками тайны грядущего? Поэты нередко бывают одновременно и провидцами, а пророки обладают поэтическим даром. Стоит вспомнить, что знаменитый Нострадамус записывал свои предсказания в стихах, а легендарный предок самого Лермонтова, шотландский бард Т. Лермонт, обладал способностью предвидеть будущее, по преданию, полученный им после посещения Волшебной Страны, о чем рассказывается в старинной шотландской балладе.

 

Также стоит подумать и о том, что такое, собственно, поэтическое вдохновение? Древние считали его своего рода одержимостью божеством. Аналогичным образом можно истолковать и состояние провидца, неведомым образом постигшего образы грядущих событий.

Итак, поэзия и предвидение будущего — родники, берущие начало от одного истока. А теперь рассмотрим, как же эти два явления соотносятся в творчестве Лермонтова.

У поэта есть стихотворение, которое так и называется, «Предсказание». Литературоведы полагают, что оно было написано под влиянием впечатления, произведенного на поэта размахом крестьянских восстаний, существенно усилившихся в 1830 году в связи с эпидемией холеры. «Черным годом» в литературе XVIII—XIX веков обычно называли период пугачевского восстания. Однако ясно, что в стихотворении Лермонтова речь идет не о прошлом, а о будущем! Исследователи обнаружили в рукописи приписку автора: «Это мечта». Скорее всего здесь слово «мечта» целесообразнее понимать не как «желаемое», а как мимолетный образ, беспричинную фантазию. Но сколь пророчески точной оказалась эта мечта!

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь...

Разве не образ это кровавого 1917 года, когда рухнули основы прежнего государственного устройства, когда «низвергнутый» закон потерял силу? «Смерть и кровь» — не намек ли это на ужасы гражданской войны, когда брат воевал против брата? Зловещая картина грядущих потрясений в «Предсказании» дана в развитии, хотя, конечно, это лишь начало, «зарево» великой и жестокой эпохи. Война и разрушение естественным образом приводят к голоду, ведь значительная часть населения занята кровопролитием, а не мирным трудом: «И станет глад сей бедный край терзать». Конечно, голод разразится над страной и позже, в эпоху коллективизации, но речь, несомненно, шла об более ранних событиях. Об этом можно догадаться, так как одной из главных примет грядущего «черного года» Лермонтов называет появление «мощного человека» с «булатным ножом». Поэт рисует вождя грядущей революции в соответствии с легендарными образами Степана Разина и Емельяна Пугачева как могучего детинушку разбойной наружности. Однако слово «мощный» можно понимать не только в смысле физической силы — интеллектуальный гений способен при благоприятствующих обстоятельствах свершить куда больше, чем молодец с «булатным ножом». Упоминание о ноже также целесообразно понимать не в буквальном смысле, но как символ начала эпохи многочисленных расправ над противниками нового строя («красный террор»).

Мотив предвидения судьбы, нависшей над беспечно пирующей толпой, звучит в стихотворении «На буйном пиршестве задумчив он сидел...». Лермонтов попутно затрагивает и тему судьбы провидца, лишенного возможности спокойно наслаждаться отпущенными мгновениями жизни из-за своего рокового знания:

Он говорил: «Ликуйте, о друзья!
Что вам судьбы дряхлеющего мира?..
Над вашей головой колеблется секира,
Но что ж!.. из вас один ее увижу я».

В ряде стихотворений поэта звучит мотив предчувствия лирическим героем собственной гибели: «Не смейся над моей пророческой тоскою...», «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана...»). Обратим внимание, что в стихотворениях, где пророчество относилось к судьбе страны, повествование велось от третьего лица. Когда же дело касается судьбы отдельной личности, автор ведет речь от первого. Этим он подчеркивает, что отождествляет свою судьбу с судьбой лирического героя, воспринимает его переживания. И здесь мы сталкиваемся с таинственной особенностью предсказания, вообще слова, произнесенного человеком талантливым, то есть определенного рода творцом. Предсказание, знание о будущих события, конечно, может быть истинным. В то же время образ будущего, сформулированный в словах, способен формировать это будущее. По крайней мере, многие люди, в том числе и творческие, искренне полагают, что это так. Подобное отношение к слову вполне согласуется с представлением о мощном энергетическом импульсе слова, о котором хорошо сказал Н. С. Гумилев:

В оный день, когда над миром новым
Бог склонил лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

По этой причине некоторые поэты полагают, что не следует от своего лица писать о каких-либо нежелательных событиях, которые происходят или могут произойти. То, о чем ты напишешь, может сбыться, считают сторонники этого поверья. В упомянутых же стихотворениях Лермонтова речь идет по сути дела о собственной гибели. Правда, в стихотворении «Не смейся над моей пророческой тоскою...» лирический герой полагает, что погибнет «на плахе», однако этот образ можно рассматривать и символически. В то же время такие словосочетания, как «довременный конец» (то есть ранний), «венец певца», разве не применимы в отношении самого Лермонтова?

 

А картина, которую Лермонтов нарисовал в стихотворении «Сон», разве это не есть образ завершения его земного странствия?

 

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая еще дымилась рана.

По капле кровь точилася моя.