Романтическим героем, а точнее, антигероем, в поэме является Гирей. Индивидуализм его подчеркивается Пушкиным с самого начала. Считаясь только со своей волей и желаниями, Гирей попирает права, чувства и достоинства других людей. Трагический финал для подобного героя закономерен — он сам его предрекает. «Гений и злодейство — две вещи несовместные», — скажет Пушкин в «Моцарте и Сальери», и это в равной степени относится к герою «Бахчисарайского фонтана». Закон мировой гармонии предопределяет, что, посеяв в чужих краях смерть, горе и разрушение, Гирей сам же пожинает подобное (сравн. со «Сказкой о золотом петушке», где «расплата» Додона предрешена уже в первых строках, где сообщается, что «смолоду был грозен он, и соседям то и дело наносил обиды смело»). Счастье и любовь не могут строиться на дурных поступках и чувствах. Если в основу здания будет положен гнилой фундамент, здание рано или поздно рухнет (сравни с отказом Маши после, венчания с Верейским ехать с Дубровским — в «Дубровском», или отказ Татьяны изменить мужу — в «Онегине»). Мария не может полюбить Гирея по определению. Герой-индивидуалист, занятый лишь собственными чувствами и желаниями, глухой к страданиям других людей, не может расчитывать на любовь с их стороны. Любовь, по Пушкину, это состояние души, вдохновение, которое по природе своей дает больше, чем требует. Гирей не способен на такое чувство. Отсюда вполне логична та страсть, которой пылает по отношению к нему Зарема. Страсть Заремы, хотя и сильна, также индивидуалистична. Она в первую очередь стремится безраздельно владеть объектом своего чувства, не считаясь с его чувствами и желаниями (что находится в прямом противоречии с гуманистическим мировоззрением Пушкина: см., напр., стихотворение «Я вас любил...»). Кроме того, страсть Заремы с самого начала обречена на трагический финал, так как она «забыла веру прежних дней» и то, какие страдания были посеяны Гиреем в ее родной земле. Таким образом, герой-индивидуалист получает подобное же, он словно оказывается перед зеркалом, которое, отражая взгляд медузЫ-горгоны, убивает ее же саму.
Ho для Пушкина важно также и то, что эту ответственность с героем-индивидуалистом разделяют и совершенно невинные люди. По Пушкину, герой-индивидуалист, как и любая личность, вполне волен сам решать свою судьбу, но — не распоряжаться чужими. Однако на деле этого не получается. Глубина пушкинского проникновения в проблему в том и состоит, что он вскрыл саму суть индивидуалистического взгляда на мир, его пагубность и изначальную порочность. По Пушкину, любой герой-индивидуалист неизбежно начинает распоряжаться чужими судьбами, так как вся его система взглядов антигуманна и античеловечна по самой своей сути. Поэтому, живя в мире, гуманистическом по своей природе, герой-индивидуалист, чья философия противоположна самой сути мирового устройства, неизбежно будет нести разрушения и по отношению к окружающему миру, и по отношению к тем людям, которые так или иначе сталкиваются с таким героем. Герой-индивидуалист не несет ответственности за других людей, он не несет ответственности даже за последствия совершаемых им же поступков, поскольку система координат индивидуалистического мировоззрения начинается с «я» героя и им же заканчивается. Отсюда картина всеобщего запустения, которую видит автор на месте бывшего гарема, вполне закономерна. Герой-индивидуалист, уходя из жизни, ничего не оставляет после себя, за исключением разрушений и горя, которые, как раны, вскоре заживают, потому что любая болезнь рано или поздно проходит.
He случайно поэт заканчивает поэму своего рода гимном южной природе, которая вся пропитана солнцем, радостью и жизнью. Жизнеутверждающий мотив, голос самой природы, мощно звучащий в конце, показывает, что вся история, произошедшая здесь, сродни страшному сну, наваждению, теперь уже, впрочем, полузабытому (сравни с «Метелью» и «Гробовщиком» из «Повестей Белкина»).