«Хочу реформировать драму», — писал Андреев А. Серафимовичу в ноябре 1906 года после окончания работы над пьесой «Жизнь человека». В письме Г. Чуйкову Андреев также отмечал новаторство своего замысла: «Дело в том, что я взял для пьесы совершенно новую форму — ни реалистическую, ни символистскую, ни романтическую, — что не знаю...» В работе над пьесой писатель испытал немалые трудности. «Скажу откровенно, — признавался он Вл. Немировичу-Данченко, — сам я недоволен «Жизнью человека». Приходилось положительно идти ощупью, мысль упрямо сбивалась на старое, привычное, и минутами не было никакой возможности разобраться, хорошо ли ты делаешь или дурно. В самом процессе работы развивалась и выяснялась форма, и только оканчивая пьесу, понял я сам ее сущность... Пусть это будет первым опытом».
По замыслу автора, «Жизнь человека» должна была быть первой в цикле философских пьес, «связанных односторонностью формы и неразрывным единством основной идеи». «За «Жизнью человека» идет «жизнь человеческая», которая будет изображена в четырех пьесах: «Царь-Голод», «Война», «Революция» и «Бог, дьявол и человек», — писал Андреев Немировичу-Данченко в мае 1907 года. — Таким образом, «Жизнь человека» является необходимым вступлением как по форме, так и по содержанию, в этот цикл, которому я смею придавать весьма большое значение». И хотя этот замысел в своем первоначальном варианте не был осуществлен (из названных была написана лишь пьеса «Царь-Голод»), само по себе намерение Андреева создать цикл драматических произведений, в котором судьбы отдельных людей должны были быть увязаны с судьбами человечества, четко соотносилось с острейшими философскими запросами времени и по-своему отражало потребность в новом уровне философско-исторической и художественной мысли.
Тематика и проблематика пьесы. В прологе к пьесе сразу же декларирована ее главная тема — вневременная трагедия человека, зависимого от воли рока. Некто в сером, именуемый Он, — условный персонаж, олицетворяющий все то, что препятствует свободе человека, — фиксирует орбиту человеческой жизни: «Неудержимо влекомый временем, он непреложно пройдет все ступени человеческой жизни, от низу к верху, от верху к низу. Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени, на которую уже не поднимется нетвердая нога его; ограниченный знанием, он никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час — минута. И в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, он покорно совершит круг железного предначертания». Все пять картин пьесы («Рождение Человека и муки матери», «Любовь и бедность», «Бал у Человека», «Несчастье Человека», «Смерть Человека»), демонстрирующие соответственно пять этапов жизни человека с рождения до смерти — «от низу к верху, от верху к низу», — иллюстрируют этот тезис.
Акцент в драматическом действии ставится на перипетиях столкновения человека с «непреложным». А трагический исход конфликта обусловливается тем, что потуги человека разорвать этот «круг железного предначертания» оказываются тщетными, неизменно наталкиваются на каменное равнодушие Некоего в сером с горящей свечой в руках, монотонно повторяющего: «Ho убывает воск, съедаемый огнем. — Ho убывает воск».
Ho, признавая власть фатально неодолимых сил над человеком, писатель не смирялся с действительностью, не отказывался от попыток — пусть обреченных на неудачу — противостоять ударам судьбы. Во второй картине пьесы Человек, показанный молодым, энергичным, верящим в силу разума, бросает вызов самой судьбе, когда она становится на его пути. Обращаясь к стоящему в углу комнаты Некоему, Человек возглашает: «Эй, ты, как тебя там зовут: рок, дьявол или жизнь, я бросаю тебе перчатку, зову тебя на бой!.. Поблестим мечами, позвеним щитами, обрушим на головы удары, от которых задрожит земля! Эй, выходи на бой!» Александр Блок, буквально «потрясенный», по его признанию, «Жизнью человека» (в феврале 1907 года ему довелось увидеть спектакль Be. Мейерхольда на сцене Петербургского театра В. Ф. Комиссаржевской), ощутил истинное величие и трагизм именно в том, что андреевский человек не сдается, а борется до конца. Блоку в то время были близки выразившиеся в «Жизни человека» настроения «последнего отчаяния», яростной, хотя и бесплодной, ненависти художника к окружающему «страшному миру», и в этом аспекте он осмыслял бунтарство человека, вызвавшего на бой «неумолимую, квадратную, проклятую Судьбу». В андреевской драме Блок увидел «яркое доказательство того, что Человек есть человек, не кукла, не жалкое существо, обреченное тлению, но чудесный феникс, преодолевающий «ледяной ветер безграничных пространств». «Тает воск, но не убывает жизнь», — заключал он свою мысль.
Особенности драматургической формы. Масштабное философское содержание «Жизни человека» воплощено в новаторской драматургической форме. «Если в Чехове... сцена должна дать жизнь, — указывал Андреев в одном из писем К. С. Станиславскому, — то здесь — в этом представлении — сцена должна дать только отражение жизни. Ни на одну минуту зритель не должен забывать, что он стоит перед картиною, что он находится в театре и перед ним актеры, изображающие то-то и то-то». В противоположность традиционному театру непосредственного эмоционального переживания Андреев создает свой театр «представления», театр философской мысли, отказываясь от жизнеподобия и прибегая к условно-обобщенным образам. «С внешней стороны — это стилизация, — разъяснял Андреев замысел «Жизни человека» в письме к Вл. И. Немировичу-Данченко. — Характеры, положения и обстановка должны быть приведены к основным своим идеям, упрощены и в то же время углублены благодаря отсутствию мелочей и второстепенного».
В образной системе «Жизни человека» представлены несколько типов персонажей. Есть персонажи единичные, но предельно отдаленные от индивидуального, конкретного, лишенные имени (Человек, Жена Человека, Доктор, Старуха). Есть образы «хоровые», воплощающие собирательную — нравственную или социальную — сущность большой группы людей (Родственники, Соседи, Гости на балу). Функции этих образов — комментирование событий, обстановки сценического действия, внушение зрителям определенного настроения, необходимого по авторскому замыслу. Например, во второй картине, рисующей молодость, бедность, красоту Человека, реплики Соседей исполнены трогательного внимания и любви, содержат множество добрых пожеланий. Напротив, диалоги Пьяниц и зловещих Старух в 5-й картине предвещают мрак небытия, в который вот-вот должен погрузиться умирающий Человек. Есть, наконец, и персонаж, несущий в себе отвлеченный символический смысл (Некто в сером).
В связи с общей идеей театра «представления» находится и другой художественный принцип, использованный в «Жизни человека». «В связи с тем, что здесь не жизнь, а только отражение жизни, рассказ о жизни, представление, как живут, — в известных местах должны быть подчеркивания, преувеличения, доведение определенного типа, свойства до крайнего его развития, — отмечал Андреев в письме К. С. Станиславскому. — Нет положительной, спокойной степени, а только превосходная... Резкие контрасты». Само состояние мира, изображаемого в «Жизни человека», побуждало автора вместо «тихих, нежных, тонких настроений» обратиться к «резким, отчетливым, гневным звукам трубы».
В пьесе Андреева действительно нет места «спокойной степени»: либо использован сатирический гротеск (3-я картина «Бал у Человека»), либо нагнетается безысходный ужас (5-я картина «Смерть Человека»), либо передается возвышенно светлый строй чувств и мыслей (2-я картина «Любовь и бедность»). Преувеличение, гротеск, контрасты нужны писателю для того, чтобы нейтрализовать возможность эмоционального сопереживания, с предельной наглядностью выразить чисто интеллектуальное философское содержание.
С той же целью Андреев широко использует в «Жизни человека» средства смежных родов искусства — живописи, музыки, элементов пластики. В приемах обрисовки стилизованных персонажей, эмоционального сценического «фона» сказалось увлечение Л. Н. Андреева искусством великого испанского художника Франсиско Гойи, особенно сериями офортов «Капричос» и «Бедствия войны». Такие свойства графического письма Гойи, как гротеск, гиперболизация, безудержность фантастики, контрастная «игра» светлых и темных красок, отсутствие частностей, «теней», стремление к обнажению противоречий в наивысшей степени, — оригинально претворились в андреевской подборке «оживших картин», представляющих жизнь человека. Цветовая палитра в пьесе весьма подвижна: каждой картине, пронизанной определенным настроением и воссоздающей определенный этап в жизни человека, соответствует своя гамма красок. Так, во 2-й картине тему молодости Человека и его жены усиливают «яркий, теплый свет», «совершенно гладкие светло-розовые стены», «яркие, веселые платья», «прекрасный букет полевых цветов». Наоборот, в 5-й картине теме смерти как бы аккомпанируют «неопределенный, колеблющийся, мигающий сумрачный свет», «гладкие грязные стены», «бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного».
Столь же существенна в «Жизни человека» символика музыки. Коротенькая, в две музыкальных фразы, крикливая «полька с подрагивающими, веселыми и чрезвычайно пустыми звуками», под которую старательно танцуют «девушки и молодые люди», выразительно подчеркивает полнейшую обезличенность собравшихся на балу Гостей — марионеток, охваченных выражением «самодовольства, чванности и тупого почтения перед богатством Человека». А геометрически правильное помещение, в котором происходит действие и в окна которого всегда смотрит ночь, углубляет мысль об удручающем однообразии бытия: навеки заданной форме мира — клетки.
Каждая картина предваряется специальной экспозицией, уясняющей связь всех частей пьесы. Эти экспозиции, вводящие в атмосферу происходящего на сцене, построены либо в форме диалогов второстепенных персонажей (например, разговор Старух в 1-й картине, разговор Соседей во 2-й), либо монолога какого-нибудь действующего лица (например, в 4-й картине, где служанка рассказывает о том, что «снова впал в бедность Человек»). Единство сюжетной линии в пьесе достигается лишь прологом, идею которого последовательно раскрывают все картины, и фигурой Некоего в сером, неизменно присутствующего на сцене со свечой, воск которой постепенно тает, как бы отмечая этапы жизненного пути.
Многие особенности диалога в «Жизни человека» также объясняются установкой автора на предельную обобщенность в изображении персонажей и сценической обстановки. В пределах каждого тематического раздела диалог построен по заданной схеме и обычно поясняет отношение персонажей к тому или иному высказыванию, событию, происходящему, как правило, за сценой. Таковы, в частности, реплики гостей на балу: «Как богато! Как пышно! Как светло! Как богато!» — произносимые монотонно и вяло. Таковы же по большей части и авторские ремарки. Например, Некто в сером говорит «твердым, холодным голосом, лишенным волнения и страсти»; Гости на балу разговаривают «не перешептываясь, не смеясь, почти не глядя друг на друга... отрывисто произнося, точно обрубая... слова»; прислуга Человека говорит «ровным голосом, обращаясь к воображаемому собеседнику».
Художественные особенности пьесы подчинены одной задаче — раскрыть в отношениях Человека и рока трагедию всего человечества. С этой основной идеей пьесы связан отказ от напряженной динамики сюжетного действия, от раскрытия внутренних переживаний героев. Для автора не может иметь интереса та или иная комбинация конкретных жизненных положений — перед вечностью все ничтожно и заранее предопределено, поэтому в «Жизни человека» отсутствуют психологические или иные «реальные» мотивировки сюжетных событий. Поступки героев, ситуации в их жизни представляются им случайными: случайно Человек богатеет, случайно убивают его сына, случайно он вновь становится бедным. Все события в жизни героя мотивируются только стихийными, «слепыми» законами судьбы. Человек в пьесе Андреева не терзается, не мучается, не испытывает радости или отчаяния — он делает лишь отметки, знаки своих эмоций, докладывает зрителям о том, что он испытывает в данную минуту. Однако случайность сюжетных ситуаций — внешняя: она обосновывается в прологе тем, что Человек «покорно совершает» определенный ему судьбой «Круг железного предначертания». Чтобы показать «слепое неведение» Человека, Андреев устраняет реалистические мотивировки, обезличивает персонажей, развивает сценическое действие исключительно как выражение основной авторской идеи. Вот почему андреевский человек не наделен мотивом трагической вины — обреченность, страдания, смерть являются результатом не внутренней душевной борьбы, а внешнего непреоборимого рока.
В «Жизни человека» (как и в некоторых последующих пьесах) Андрееву удалось предвосхитить характерные особенности экспрессионистской драматургии, наиболее сильно развившейся в немецкой литературе 1910—1920-х годов (в пьесах Г. Кайзера, Э. Толлера и других писателей). Как и немецкие экспрессионисты, он обостренно воспринимал трагизм существования отчужденного человеческого «я», беспомощного перед властью рока. Выдвигая на первый план не отражение событий, а эмоциональное, субъективное отношение к ним, Андреев создавал «искусство переживания», в котором картины реальной действительности деформировались под напором бурных, смятенных переживаний художника, тревожно реагировавшего на вопиющие диссонансы истории.