В поселке загорелись склады.
Герой повести — Иван Петрович — бежит на пожар. Как человек опытный — не с пустыми руками, а с топором. От складов может загореться и улица.
Склады были построены без учета возможности огня: «русский человек и всегда-то умен был задним умом, и всегда-то устраивался он так, чтоб удобно было жить и пользоваться, а не как способней и легче уберечься и спастись ».
Начали сколачиваться группы спасателей. «Разобрали крышу — огонь споткнулся о пустоту ».
Обычный российский беспорядок на пожаре проявляется особенно отчетливо: «бабы с ведрами понабежали, а водовозку найти не могут. С Ангары на коромысле таскают. На такой ад — на коромысле! Да это ж все одно, что встать в ряд и чихать на него. Из огнетушителя — один пшик. Ни пены, ни гангрены».
«Народу было густо, сбежался едва не весь поселок, но не нашлось, кто сумел бы организовать его в одну разумную твердую силу, способную остановить огонь».
Поселок выстроили при леспромхозе.
«Неуютный и неопрятный, и не городского и не деревенского, а бивуачного типа был этот поселок, не обустраиваясь с прицелом на детей и внуков, а лишь бы лето перелетовать, а потом и зиму перезимовать. Дети между тем рождались, вырастали и сами к этой поре заводили детей». Но воспринимался поселок «как остановка, все как временное пристанище, откуда не сегодня завтра сниматься».
Улицы были прямые и широкие, линию соблюдали строго. Но тяжелая техника разбила их, летом лесовозы и трактора намешивали в ненастье грязь, которая потом засыхала, превращаясь в каменные гряды, а для стариков — в неодолимые горы. «Каждый год поссовет собирал по рублю со двора на тротуары, каждый год их настилали, но наступала весна, когда надо подвозить дрова, и от тротуаров, по которым волочили и на которые накатывали кряжи, оставались одни щепки» .
Деревьев у домов почти нет. «Те же самые люди, которые в своих старых деревнях, откуда они сюда съехались, и жизни не могли представить себе без зелени под окнами, здесь и палисадники не выставляли. И улица ревела и смотрела в стекла без всякой запинки».
«Одно слово: леспромхоз — промышленные заготовки леса. Лес вырубать — не хлеб сеять».
Уничтожили лес — и снимайся на новое место. Лес уничтожают дочиста. Техника пошла такая, что никакого подроста после себя не оставит. О том, что будет дальше, никто и не думает.
На пожаре возникают споры. Вот, вытащили со склада мотоцикл «Урал» . А говорили — нету!
Начальник ругается с кладовщицей Валей, которая отказывается отпирать свой склад: растащат!
— Сгори-ит! — надрывался начальник.
— Тушите. А открывать, чтоб растащили, я не обязана. Тушите.
Двери склада решили ломать. А на страже добра поставить ответственного дядю Мишу Хампо.
Егоров из Егоровки, Иван Петрович, все время вспоминает свою родную деревню. Жийы в нем моральные устои крестьянства, поэтому и местные «архаровцы» (искатели легкой наживы) зовут его законником.
В родную деревню возле Ангары и тайги много лет назад вернулся бравый сержант Егоров с войны.
Разглядел в соседней деревне Алену, «которая так неумело и бесхитростно таращила на него свои и без того огромные зенки и так испугалась, когда он впервые взял ее под руку, что он не стал больше никого искать». Стал шоферить на новой машине. В семье появились дети.
«Иван Петрович остался в Егоровне, ужился и успокоился, нисколько не страдая от глухомани, которая с годами помаленьку просветлялась: провели электричество, чаще стали притыкаться к егоровскому берегу белые пароходы...»
И тут решили государственные мужи затопить Егоровку под водохранилище. Пришлось перебираться в леспромхозовский поселок Со-сновка. Автор посвящает нас во внутренний мир и прошлое героя, а тем временем на пожаре открыли уже продуктовый склад. Много там всякого добра: и колбаса, и красная рыба. Народ этого добра не видит — ни в поселке, ни на лесоповале. Все начальству отправляют — «неробам».
Горько Ивану Петровичу, но он продолжает спасать добро — выкидывать продукты из горящего склада.
Огонь разгорался, пора было отступать. Один из «архаровцев» вытащил увлекшегося Ивана Петровича из склада:
— Сгоришь, законник!
Промтоварные склады не спасти, а продовольственные можно бы, будь машина и будь побольше порядка. Но «пожарку», единственную на весь леспромхоз, еще года два назад разнесли на запчасти, она только числится на вооружении...
Ищет взглядом Иван Петрович на пожарище свою Алену — она тоже где-то при деле. Ищет — не находит. «Архаровцы» взялись за разграбление бутылок со спиртным.
Как прокралось в быт и в души беззаконие? Не сразу, исподволь. Иначе и быть не могло, если «жизнь состоит в том, чтоб рубить».
Все больше в поселке «легких людей», признающих только гульбу и водку. Директор школы «взялся подсчитать, сколько в шести деревнях, слившихся в Сосновку, погибло народу за войну и сколько его сгинуло не своей смертью за последние четыре года. Не своей смертью — это значит пьяная стрельба, поножовщина, утонувшие и замерзшие, задавленные на лесосеках по своему ли, по чужому ли недогляду. И разница вышла небольшая».
«Иван Петрович размышлял: свет переворачивается не сразу, не одним махом, а вот так, как у нас: было не положено, не принято, стало положено и принято, было нельзя — стало можно, считалось за позор, за смертный грех — почитается за ловкость и доблесть. И до каких же пор мы будем сдавать то, на чем вечно держались?»
Ради плана лесозаготовок разрушаются не только леса и земли, гибнут людские души.
...Пожар продолжается. Ребятишки и бабы тянут со склада какие-то маленькие баночки и коробочки. «Архаровцы» хлещут и растаскивают вино и водку. Кладовщица кричит, чтоб спасали растительное масло — больше не подвезут. Наш герой внял ее крикам и ринулся на спасение масла.
«Иван Петрович искал растительное масло в бутылках, а оно оказалось в железной бочке. Он с трудом, обжигая руки, повалил ее, огромную, с раздутыми боками, побывавшую не в одной переделке, но выкатить не мог, под его усилиями она только раскачивалась. Он заторопился к цепочке и, не вглядываясь и не выбирая, выхватил из нее первое попавшееся звено. Оно оборотилось тем самым парнем, вместе с которым сбивали крышу и который принес наверх известие о найденном мотоцикле «Урал». От парня пахнуло кипяченой водкой; ничего не понимая, но и не сопротивляясь, он запрыгал вслед за Иваном Петровичем. Вдвоем, где руками, где ногами, они выкатили бочку».
Нужно было спасать муку.
«В последнем, мучном складе не одна только была мука и не с одними только крупами, хранили еще и сахар. Средь муки и крупы он держался по-барски: они, сваленные как попало в мешках на пол, оплыли серой пылью, для сахара же с левой стороны устроили настил и подстелили брезент. И кули, в каких он был, отличались чистотой и доброшивом, и уложены они были аккуратно. Будто не свои же мужики таскали и укладывали, а вызывали бригаду из-за границы. По.привычке хвататься прежде за тяжелое, ноги понесли Ивана Петровича к сахару. Но Афоня Бронников придержал:
— Давай, Иван Петрович, за муку».
Однако мешки с мукой уложены в два человеческих роста — не перетаскать вдвоем. Разыскивая подмогу, Иван Петрович видит Алену.
— Ты смотри, — не тащи себе ничего, как другие, — предупреждает законник жену.
Она обижается:
— Много я себе за жизнь натаскала?
Тридцать лет прожили Иван да Алена. На тридцатилетие свадьбы объехали они своих выросших детей: двух дочек и сына. «Городские удобства» дочери в Иркутске ужасно расстроили Егорова: удобства — девятый этаж. А лифт не работает! Дочь надорвалась, лежит в больнице.
Сын Борька в Хабаровске работает техником в небольшом аэропорту. Красивый и богатый поселок, весь в зелени и уборе. Борис с женой жил своим домом,при доме — сад.
Порадовался отец за Борьку. Сын зовет отца с матерью переезжать к нему. Ивану Петровичу жаль покидать Сосновку — хоть и неуютная она, но полжизни ей отдано. Однако учащаются конфликты с «архаровцами », Иван Петрович не спускает им хулиганства, безответственности, нарушений дисциплины. И его противники подстраивают так, что его чуть не придавило лесиной.
Палисадник перед его избой разворотили...
«Спасение было одно: уехать».
Уехать — и увезти Алену. За тридцать лет совместной жизни муж и жена сроднились необычайно. В дороге Иван Петрович всегда говорит в воображении со своей Аленой — и всегда знает, что она скажет нужное слово. Герой считает, что мужик, который женского голоса не слышит, — пустое существо.
«Алена для Ивана Петровича была больше чем жена. В этой маленькой расторопной фигуре, как во всеединой троице, сошлось все, чем может быть женщина».
«Давным-давно, еще жили в Егоровке, возился как-то Иван Петрович под машиной с невыключенным раскрытым мотором. Машина была старая, ЗИС-150. Он только после отыскал, где подтекало, а до того и не знал — мотор вдруг вспыхнул. Распластанный на земле и растерявшийся, Иван Петрович обмер. И выскочил он, когда на него чем-то сыпануло. В углу стоял короб с песком. Алена одним махом подхватила его и ухнула на огонь. Потом, когда короб снова наполнили, Иван Петрович с великим трудом едва отодрал его от земли. Алене нечего было и пытаться.
— Это не я и была, — простодушно решила она. — Это кто-то, чтоб спасти тебя, мои руки подхватил да свою силу подставил. А я ниче и не помню. И тяжели вроде никакой не было.
И сколько такого случалось, что кто-то ее руками подымал и подымал непосильные тяжели».
Таскает и таскает Иван Петрович мешки с мукой, уже подобрались помощники — человек десять. Руки работают, спина уже от тяжести трещит, а мысли текут: «Четыре подпорки у человека в жизни: дом с семьей, работа, люди, с кем вместе правишь праздники и будни, и земля, на которой стоит твой дом. И все четыре одна важней другой. Захромает какая — весь свет внаклон ».
Старинный друг, земляк и единомышленник Афоня спрашивает Ивана, вправду ли тот собрался уезжать. Вправду.
— Ты уедешь, я уеду — кто останется?
— Кто-нибудь останется.
— Кто? Кто — кто-нибудь, Иван Петрович? — на последнем голосовом дожиме не сказал — простонал Афоня. — Эх!.. Неужто так и бросим?! Обчистим до ниточки и бросим! И нате — берите, кому не лень!
На пожаре берут, кому не лень. Иван Петрович с Афоней спасают мешки с мукой из огня, а кто-то из «архаровцев» уже тянет их в сторону и прячет неподалеку.
Дядя Миша Хампо (он наполовину парализован и может выговорить только: «Хамп-о-о-о...»), человек необыкновенной честности, «сто-рож-самостав», пытается отбить у «архаровцев» какой-то мешок «с цветными тряпками» — и те насмерть забивают его колотушкой.
После того как отшумел пожар, отправляется Иван Петрович пройтись в сторону кладбища. Мрачные мысли одолевают его с новой силой: «Уехать? Остаться?»
«Молчит, не то встречая, не то провожая его, земля.
Молчит земля.
Что ты есть, молчаливая наша земля, доколе молчишь ты?
И разве молчишь ты?»