Образ «страшного мира» возникает в лирике Александра Блока в годы первой русской революции, когда поэт начинает критически относиться к философской и эстетической концепции символизма. Его уже не устраивают прежние идеалы, но ощущая себя в тупике, Блок мучается от сознания несовершенства и дисгармонии мира, не зная, что этому противопоставить. Катастрофичность мира принимает реальное, земное воплощение: это жизнь большого города, который представляется Блоку средоточием греха. В цикле «Город», объединяющем стихи 1904-1908 годов, развиваются традиции гоголевского «Невского проспекта» и образа Петербурга Достоевского: в стихах появляются герои городского «дна», блудницы, пьяницы, рабочие. В этом городе доминирует серый цвет
Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил.
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил...
Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежна серая даль...
- На серые, камни ложилась дремота - Город подавляет своим равнодушием, его жители - «серые виденья мокрой скуки», по вечерам «серые прохожие усердно проносили.груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц» («Повесть»), Особенно обострены социальные контрасты, и доминирующему серому цвету противопоставлен' красный - цвет тревоги, цвет крови, а затем и революции. Еще один цвет символического значения - желтый: мертвенный, цвет беды и болезни. И в этой символике цветов особенно четок контраст нищеты и богатства, социальные противоречил, выливающиеся в человеческие трагедии. Об этом - в стихотворениях «Фабрика», «Сытые», цикле «Пляски смерти». Фабрика предстает страшным чудовищем, олицетворением какой-то темной силы, вынуждающей народ «согнуть измученные спины». Этот страшный образ - «недвижный (кто- то, черный кто-то» - враждебен как- народу, обманутому и осмеянному, так и лирическому герою Блока. Такой же социальный контраст в стихотворении «Сытые». Паразитическое существование избранных закончилось, и это вызывает у них бурю негодования: Ведь опрокинуто корыто, Встревожен их прогнивший хлев!
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит неосвещен,
И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!
Протест против бездуховности, мещанства звучит и в противопоставлении «сытым» детей - символа будущего, душевной чистоты и веры. Но дети в этом обществе чаще всего несчастны. Примером этого могут служить такие стихотворения, как «Повесть», «Из газет» и «Плачет ребенок». Мать-самоубийца, оставившая детей «доброму человеку, толстой соседке», не объясняет причин своего поступка, но стихотворение производит сильное впечатление из-за наивности ничего не понимающих детей и обреченности, которую понимает автор («Из газет»). В другом случае также непонятны причины. самоубийства героини, много недосказанности, таинственности («Повесть»), но главное - та же трагедия малого ребенка, оставшегося сиротой в этом враждебном и жестоком мире.
Что в будущем?-Взрыв социальных потрясений, о котором говорится, например, в стихотворении «Митинг». Герой - пропагандист, уверенный в своей правоте, он пока не понят толпой. Он «серый, как ночные своды», у него «тусклые зрачки», но хотя он «говорил умно и редко», «те, внизу, не понимали ни чисел, ни имен». Так же непонятен он пока и поэту, но после случайного убийства героя е толпе отношение к нему автора меняется, как меняется лицо убитого.
И в тишине, внезапно вставшей,
Был светел круг лица.
Был тихий ангел пролетавший,
И радость без конца.
И были строги и спокойны
Открытые зрачки...
Даже не понимая до конца героя революции, поэт рисует величие его смерти, уважая в нем борца за идею, погибшего ради «дыхания свободы». И все же идеи мятежа пока не разделяются Блоком, он еще не знает, как будут развиваться события, чувствует тупик буржуазной бездуховности, но не знает возможности выхода из этого тупика. Отсюда бесцельное времяпрепровождение в кабаках, у трактирной стойки.
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно.
Мне все равно. («Я пригвожден к трактирной стойке...»)Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.
(Из цикла «Пляски смерти») Мотив апатии, безволия, ностальгии по ушедшему счастью и безысходности звучит во многих стихотворениях цикла «Страшный мир», и поэту потребуется много душевных сил и мужества, чтобы преодолеть в себе слабость, подняться до стремления обрести жизненные силы, иные духовные опоры. Он придет к этому, осознав необходимость активного восприятия жизни, проникшись чувством родины как источника нравственного развития.