Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка
Эту историю рассказал приезжавший из Гадяча Степан Иванович Курочка.
Четыре года Иван Фёдорович Шпонька в отставке живёт на своём хуторе Вытребеньки. Когда он был ещё Ванюшей, то слыл прилежным, исполнительным и тихим мальчиком. Но один случай сильно повлиял на его жизнь.
В школе учитель латинского языка был большой любитель тишины в классе и примерного поведения. Поведение Вани соответствовало всем требованиям. Но однажды соученик принёс в класс завёрнутый в бумагу и политый маслом блин. Урока он не знал, чтобы Ваня записал ему в журнал "знает", он отдал голодному Ване блин. Ваня "...взял блин, поставил перед собой книгу и начал есть. И так был занят этим, что даже не заметил, как в классе вдруг сделалась мёртвая тишина. ...Страшная рука, протянувшись из фризовой шинели, ухватила его за ухо и вытащила на середину класса. "Подай сюда блин! Подай, говорит тебе, негодяй!" - сказал грозный учитель, схватил пальцами масленый блин и выбросил его за окно, строго запретив бегавшим по двору школьникам поднимать его. ...Тут же высек он пребольно Ивана Фёдоровича по рукам. ... Только с этих пор робость, и без того неразлучная с ним, увеличилась ещё более.
Может быть это самое происшествие было причиною того, что он не имел никогда желания вступить в штатскую службу, видя на опыте, что не всегда удаётся хоронить концы."
Было ему почти пятнадцать лет, когда перешёл он во второй класс и получил известие о смерти отца. Отучившись ещё два года, он, с согласия матушки, перешёл в пехотный полк. Этот пехотный полк не уступал и кавалерийским. Большая часть офицеров пила, некоторые даже умели танцевать мазурку, двое из офицеров были страшные игроки в банк.
Среди таких товарищей робость Ивана Фёдоровича нисколько не уменьшилась. Сидя в своей квартире, он упражнялся в занятиях, чистил пуговицы, читал гадательную книгу или лежал на постели. Но не было никого исправнее Ивана Фёдоровича в полку. И взводом своим он так командовал, что ротный командир всегда ставил его в образец.
Во время службы получил он известие, что матушка скончалась, тётушка, родная сестра матери, взялась управлять небольшим его имением. Потом он стал подпоручиком, прослужил ещё четыре года, когда получил письмо от тётушки.
Тётушка писала, что стала стара и не может хорошо смотреть за его хозяйством. Иван Фёдорович вскоре получил отставку и уехал в имение к тётушке.
Ехал он две недели с небольшим и без приключений. Не доезжая ста вёрст до Гадяча, на постоялом дворе, встретился он с помещиком Григорием Григорьевичем Сторченко, своим соседом по имению. Григорий Григорьевич был с ним очень любезен и обязательно просил приехать сразу же в гости к нему. Жил он в своём имении недавно, так как получил его в наследство.
Приехав в имение и встретив тётушку, Иван Фёдорович удивился её письму, в котором она писала о старости и дряхлости. Прибежав с огорода, где она садила пшеничку, тётушка, к изумлению Ивана Фёдоровича, почти подняла его на руки.
Тётушка, Василиса Кашпоровна, была лет пятидесяти, замужем она никогда не была, рост она имела почти исполинский, дородность и силу совершенно соразмерную. "Почти в одно время она бранилась, красила пряжу, бегала на кухню, делала квас, варила медовое варенье и хлопотала весь день и везде поспевала. Следствием этого было то, что маленькое именьице Ивана Фёдоровича... процветало в полном смысле сего слова."
По приезде домой тётушка отметила, что из него будет хороший хозяин, потому что он был неотлучно в поле при жницах и косарях. Через непродолжительное время об Иване Фёдоровиче везде пошли речи как о великом работнике.
В один из дней, Василиса Кашпоровна взяла Ивана Фёдоровича за руку, сказала, что теперь она хочет поговорить с ним о деле. А дело было следующее.
Ещё до рождения Ивана Фёдоровича к его матушке, когда батюшка отсутствовал, заезжал часто в гости соседский помещик Степан Кузьмич. Этот Степан Кузьмич сделал дарственную запись на Ивана Фёдоровича на своё имение. Но матушка неизвестно куда дела эту дарственную, тётушка подозревала, что она в руках старого холостяка Григория Григорьевича Сторченка, который унаследовал это имение.
Иван Фёдорович стал возражать, рассказал, как он познакомился со Стор-ченко на станции и, что он ему показался порядочным человеком, в гости приглашал.
Тётушка посоветовала Ивану Фёдоровичу съездить в гости, может "старый грешник" послушается совести и сам отдаст дарственную.
Иван Фёдорович поехал к соседу в обеденную пору, тот очень радушно встретил его, но о дарственной, сказал, что ничего не слыхал: "никакой дарственной записи дядюшка не делал. Хотя, правда, в завещании и упоминается о какой-то записи; но где же она? никто не представил её." Они хорошо отобедали, поговорили. В доме Григория Григорьевича жили две барышни. Блонди-ночка была моложе сестры лет на шесть, по виду ей было около двадцати пяти. Она приглянулась Ивану Фёдоровичу, и только. К вечеру он еле уехал от соседей, так его хотели оставить ночевать.
Дома тётушке Иван Фёдорович похвалил барышен, сестёр Григория Григорьевича, особенно меньшую, белокуренькую. Тётушка уже решила уговорить Ивана Фёдоровича жениться, чтобы она успела понянчить внуков.
Спустя четыре дня тётушка с Иваном Фёдоровичем вместе поехали в гости к соседям. Григорий Григорьевича не было дома. Старушка с барышнями вышли встретить гостей в столовую. Поговорили, а потом все ушли смотреть что-то в девичью, а оставили Ивана Фёдоровича с белокурой Машенькой.
"Белокурая барышня осталась и села на диван. Иван Фёдорович сидел на своём стуле как на иголках, краснел и потуплял глаза; но барышня, казалось, вовсе этого не замечала и равнодушно сидела на диване, рассматривая прилежно окна и стены или следуя глазами за кошкою, трусливо пробегавшею под стульями.
Иван Фёдорович немного ободрился и хотел было начать разговор; но казалось, что все слова свои растерял он на дороге. Ни одна мысль не приходила век ему на ум.
Молчание продолжалось около четверти часа. Барышня всё также сидела.
Наконец Иван Фёдорович собрался с духом.
- Летом очень много мух, сударыня! - произнёс он полудрожащим голосом.
- Чрезвычайно много! - отвечала барышня. - Братец нарочно сделал хлопушку из старого маменького башмака; но всё ещё очень много.
Тут разговор опять прекратился. И Иван Фёдорович никаким образом уже не находил речи."
Так и воротились они с тётушкой к себе в имение. Тётушка начала его спрашивать о чём они говорили с барышней. Она напомнила племяннику, что ему уже тридцать восьмой год, чин у него хороший, пора думать и о детях, а для этого непременно нужна жена.
- Как, тётушка! - вскричал, испугавшись, Иван Фёдорович. - Как, жена! Нет-с, тётушка, сделайте милость... Вы совершенно в стыд меня приводите... я ещё никогда не был женат... Я совершенно не знаю, что с нею делать!
- Узнаешь, Иван Фёдорович, узнаешь, - промолвила, улыбаясь, тётушка и подумала про себя: "Куды ж! ще зовсгш молода дытына, ничего не знает!" -Да, Иван Фёдорович! - продолжала она вслух, - лучшей жены нельзя сыскать тебе, как Марья Григорьевна.
...Но Иван Фёдорович стоял, будто громом оглушённый. Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!., это казалось ему так странно, так чудно, что он никак не мог подумать без страха. Жить с женою!., непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступил у него на лице, по мере того чем более углублялся он в размышление."
Раньше обычного он лёг спать и приснился ему сон, да какой!
"Вдруг кто-то хватает его за ухо. "Ай! кто это?" - "Это я, твоя жена!" - с шумом говорит ему какой-то голос... На стуле сидит жена. ...Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону - стоит третья жена. Назад - ещё одна жена, тут его берёт тоска. Он бросился бежать в сад... Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез он в карман за платком - и в кармане жена...
То вдруг он прыгал на одной ноге, а тётушка, глядя на него, говорила с важным видом: "Да, ты должен прыгать, потому что ты теперь уже женатый человек". Он к ней - но тётушка уже не тётушка, а колокольня. И чувствует, что его кто-то тащит верёвкою на колокольню. "Кто это тащит меня?" — жалобно говорит Иван Фёдорович. "Это я, жена твоя, тащу тебя, потому что ты колокол"... То вдруг снилось ему, что жена вовсе не человек, а какая-то шерстяная материя..."
После таких снов просыпался Иван Фёдорович в страхе и беспамятстве.