Офицер Жилин служил на Кавказе. Однажды он получил письмо из дома от старухи-матери, что заболела она и боится умереть, не повидав сына на прощание.
Жилин получил отпуск и отправился в родные края.
На Кавказе в то время была война. Горцы нападали на русских, убивали или забирали в плен. Русские обозы обычно сопровождал солдатский конвой. Обоз шел медленно, часто останавливался. Вот и сговорился Жилин с другим офицером, Костылиным, поехать вперед. Горцы взяли Жилина в плен.
Надели на ноги колодки, чтобы не смог убежать. Заперли в сарайчике.
Наутро пришли проведать пленного. Тот попросил пить. Один «татарин» (так тогда называли мусульман-горцев) послал свою дочь Дину принести офицеру воды и хлеба. Дине было лет тринадцать, — красивая, чернокосая, худенькая, гибкая, пугливая и любопытная.
По-русски в ауле мало кто понимал. Через переводчика объяснили Жилину, что хотят за него выкуп — три тысячи монет. Пусть пишет письмо. Пленник сказал, что больше пятисот найти не может. Ему стали грозить наказанием плетьми.
Жилин вскочил:
— Не боялся и не буду бояться вас, собак!
Горцам понравился этот гордый ответ:
— Джигит урус! (Молодец русский!)
Согласились на пятьсот.
Жилин написал письмо, но адрес указал неправильный. Решил, что сможет убежать.
Взяли в плен и Костылина. Тот написал письмо — просил выкуп в пять тысяч рублей. Стали держать пленных в сарае. Целый месяц так они прожили. Спали на соломе, колодки с них снимали только на ночь. Кормили плохо — только лепешками из проса.
Жилин «на всякое рукоделье мастер был». От скуки стал он корзины плести из прутьев. Из глины слепил как-то куклу, в татарской рубахе, подарил Дине. Та очень обрадовалась игрушке, убрала ее красными лоскутками, качала на руках.
А Жилину с тех пор начала гостинцы носить: молоко, сыр, вареную баранину.
Сделал Жилин для ребятишек игрушечную водяную мельницу, стал чинить часы, ружья. Пошла слава про него, что он мастер.
Хозяин всячески выражал ему свое дружелюбие:
— Твоя, Иван, хорош, — моя, Абдул, хорош!
Но многие в ауле ненавидели русских, ведь офицеры убили много местных жителей, разорили села.
Жилин каждую ночь рыл под сараем подкоп. Собаку сторожевую приручил к себе, она лаять не станет. Дорогу, взобравшись на гору, примерно определил.
Уговорил Жилин Коетылина бежать вместе.
Толстый, неповоротливый, трусливый Костылин был только обузой товарищу. Отставал, охал. Жаловался, что ноги растер. На себе понес его Жилин — тушу эдакую! Не захотел товарища бросать. Вот и поймали беглецов.
Вернули их в аул, стали держать уже не в сарае, а в яме. Костылин в яме совсем разболелся. Колодки уже и на ночь не снимают, бросают в яму непропеченное тесто. Только Дина иногда подбегает к яме, — то лепешку кинет, то черешен. Жилин опять для нее кукол налепил, только заметил, что девочка расстроена. Он, немного говорить научился на местном языке, понял: предупреждает его Дина, что убить хотят пленных. Попросил офицер девочку принести ему длинный шест, чтобы выбраться из ямы. Она отказывалась, но пожалела, ночью принесла. Жилин из ямы выбрался, а Костылин побоялся.
Положила девочка шест на место, побежала Жилина провожать, лепешек ему принесла на дорогу. Пришлось ему идти в колодке.
— Прощай, — говорит, — Динушка. Век тебя помнить буду.
И погладил ее по голове.
«Как заплачет Дина, закрылась руками. Побежала на гору, как козочка прыгает. Только в темноте слышно — монисты в косе по спине побрякивают».
Сбить замок с колодки Жилину опять не удалось, так и тащился он, хромая. Уже почти подбирался он к безопасному месту, как увидели его татары. Пустились к нему. Но тут и отряд казаков наехал. Жилин закричал:
— Братцы! выручай, братцы!
Выручили его казаки.
Так Жилин домой и не съездил.
А Коетылина еще через месяц выкупили-таки за пять тысяч, еле живого привезли.